Об авторе
Леонард Лавлинский родился в 1930 году в Ростове-на-Дону. Окончил историко-филологический факультет ростовского госуниверситета и аспирантуру при кафедре русского языка и литературы. Работал в молодёжной печати, первым заместителем главного редактора журнала «Дружба народов», в течение двадцати лет возглавлял редакцию журнала «Литературное обозрение».
Автор многих книг стихов и литературной критики.
В советское время печатался в большинстве толстых журналов.
Умер в 2005 году, в Москве.
* * *
Опять на ветвях тополей
Серёжки звенят малиново.
От воздуха не ошалей,
От винного, тополиного.
А праздник соцветий высок,
И тем наши мысли блаженнее,
Чем слаще живительный сок
Земного тепла и брожения.
* * *
Мы в церковь шли. Скрипели невпопад
Костлявые деревья в лесопарке,
О чём и люди многие скрипят.
Шуршало под ногами. Листопад
Оставил здесь и там свои подарки.
На мне листва от головы до пят.
Заветный крест на православном храме
Нам просиял сквозь чёрные кусты
Над пыльными осенними коврами,
Над прахом шелестящей суеты.
Но ты довольна: во вселенской драме,
В борьбе со злом едины я и ты.
* * *
Зимы разведчица
В лесу метёт,
По кругу мечется
Среди пустот.
Светлы распятия
Нагих берёз,
А с хвойной братии –
Какой же спрос?
С набега резкого
Удар жесток,
Да вроде не с кого
Сорвать листок.
Взлетает крошево,
Сдаётся в плен
Когда-то сброшенный
Ветвями тлен.
ВОИТЕЛЬ
Пью, опершись на копьё…
Архилох
Не разыскать на кладбище эпох
Исчезнувшей могилы Архилоха.
Каким он был, язычник Архилох?
Сказал бы, удерживая вздох:
Мы Архилоха знаем архиплохо.
Его стихи – разбитый барельеф.
Судьба дышала в строчечный осколок:
Наёмный ратник, утомлённый лев,
Опёрся на копьё, отяжелев,
И пьёт из чаши – отдых так недолог!
…Израненные, корчились тела.
Несли поэта разлихие кони.
Шальная слава кровью истекла.
Иссяк, распался, выгорел дотла
Багровый диск на пыльном небосклоне.
Скорби, Эллада! Гения оплачь.
Проклятье – битва наших со своими!
Тень Архилоха пролетела вскачь,
Играя блеском воинских удач.
О чём гремит раскатистое имя?
Травой забвенья плиты поросли.
На кладбище – стена чертополоха.
Гудят на страже осы и шмели:
Из мёртвой тишины, из-под земли,
Прожглись на волю ямбы Архилоха.
В краю легенд, язычески жесток,
Строку поэта изувечил Хронос.
Но горький стих – бессмертия глоток.
Я доброй силы чувствую приток,
Едва к судьбе воителя притронусь.
* * *
До сей поры не кончились дебаты,
Нужны ли циркачи и акробаты
В поэзии? Я думаю, нужны.
Ходите вверх ногами, шалуны!
Ведь сила рук, отвага и сноровка
Заставят говорить о мастерстве.
Хотя, по правде, всё-таки неловко
Торчать на месте срама голове.
* * *
Роняя золото листвы,
Деревья к небу тянут руки.
Не будет помощи. Мертвы
Красоты осени-старухи.
Со старой липы вдалеке
Пророчит местная ворона
Беду, на птичьем языке
Изображая Цицерона.
Но стужа – грелка для неё:
Отменено в родных пенатах
Сладкоголосое враньё
Инакомыслящих пернатых.
ОВИДИЙ
В раю, где льётся древний Танаис,
Где ивняков рассыпанные косы
Бегут на месте по теченью вниз,
Глаза хмельного солнца чуть раскосы.
Стеклянный жар над берегом навис,
И тяжелеют мёдом абрикосы.
Здесь каждый тополь мудростью высок,
Целебны травы, бархатист песок
И перламутровы скорлупки мидий.
Здесь хорошо читается в тени.
Моей душе элегии сродни.
«Поговорим о жизни, друг Овидий?
Твой Рим пожил и всласть попировал:
Давно парфяне канули в провал,
Нет Карфагена, сгинули этруски…
История по-твоему права?»
«Возможно, в том, что правильно слова
Я научился расставлять по-русски.
Ты видел смут кровавые ножи?
Ты мерзостей наслушался в сенате?
Паскудство черни и распутство знати
Во всей красе народу покажи.
Труды закончив, людям скажешь: Нате!
В моих анналах ни крупицы лжи.
Но я поэт. И видел я в гробу
Кинжальных партий дикую борьбу.
Я – про любовь. Я вечное затронул.
Крамолу отыскали между строк,
И я поплыл на долгий-долгий срок
Туда, где не бывали Рем и Ромул…»
Ловили рыбу чайку на мели,
Горчила степь заботами полыни,
Волненье серебрило ковыли,
И шелестели травы по-латыни,
Что два тысячелетья протекли,
А люди не исправились доныне.
Я слушал друга чуть не до зари
(Талант божествен, что ни говори)
«Поторопись, Овидий! Солнце низко.
Ты недоступен злобе и вранью,
Но, закрывая книгу: не в раю
Мой дом, судьба и вечная прописка».
* * *
Неба мерцающий кров
Держат зелёные стены.
Хвоя сосновой антенны
Ловит сонату миров.
Голос вершины колючей
Слышите? Ночь напролёт
В жилах древесных поёт
Хор благодатных созвучий.
Звёздная морось в окно,
Веток удары глухие.
Чувствую корни стихии –
С ветром душа заодно.
ПАМЯТИ ЛЕОНАРДА ЛАВЛИНСКОГО
Донских степей опалово мерцанье,
И воздух телом мощен и тяжёл.
И жизнь сама – поэзии дыханье:
Звенящий, шаровой её глагол.
Созвучия Эллады, морок Рима
Потом войдут в отменные стихи.
А мелочь жизни пусть мелькает мимо,
Вся мелочь – от иллюзий до тоски.
Смерть не страшна, когда глагол – ведущий.
Небесные и травы и цветы
Сулят душе созвучия, и лучший
Из всех возможных образ высоты.
А. Балтин
