КТО-ТО РАЗОРИЛ ГНЕЗДО ДРОЗДА
Будто что-то сбилось – важные оси проржавели и скрипят… Нет, внешне всё оставалось по-прежнему – но это «что-то» всё равно было: слегка отдалились с женою, холодок, мерцая инеем, залёг в отношениях, и, казалось, говоримое им слышит, но не понимает; а сына-студента перестал чувствовать, слышать он сам… Но это – нормальные мелочи, а томило нечто, неясное ему…
В осеннем лесу было сквозяще-одиноко, и вместе радостно как-то, щемяще-радостно что ли? Неизвестные грибы на опушке напоминали студень, а провода дребезжали, будто суля сумму ссор. И кто-то разорил гнездо дрозда.
Дальше была дорога – гладкая и слегка блестящая, машины мчались по ней, шурша шинами, мчались быстро, и не стоило голосовать – никто не остановится…
Дачный массив был недалеко, и по тропинке, усыпанной щебёнкой, он прошёл к своему домику, отпер калитку, скрипнувшую приветственно, зашёл на участок, опрозраченный осенью. Ветхий домик – но всё же уютный, уютный вдвойне, если растопить печку, а для этого были старые, желтизной, как ржавчиной, подъеденные газеты, и дрова, заготовленные заранее.
Огонь – оранжевое счастье – ласково делился теплом, и текло оно, наполняя сознание, согревая душу… Человек сидел у стола, и вспоминал студенистые грибы на опушке и кем-то разорённое гнездо дрозда; вспоминал и многое другое, и мелодии былого оживали в нём, плескали своим лёгким звучаньем…
Потом из сумки достал бутерброды, термос с кофе, плоскую фляжку коньяка; и, думая о стёршихся, проржавевших осях своей судьбы, стал есть и пить, глядя на весёлые гримасы печного огня.
Стало тепло вдвойне, и подумалось – ну что с того, что кто-то разорил гнездо дрозда? Будущее непременно – и прошлое, знакомое до прожилок, служит ему надёжной почвой. Дачный участок, запущенный и милый, хорош в качестве убежища, а что надо бы кое-где подлатать домик, отходит на второй план, ибо янтарная, коньячная струя смягчает лабиринтом завихрённый мозг, и оси жизни уже не скрипят, а привычно несут уклад существованья, и разорённое гнездо дрозда – в отблеске открываемой второй фляжки – забывается вовсе…
ЖЕНЩИНА С ВОРОНОЙ
Перья осени украшают реальность; листья ткут ковёр – на зависть персам. Полупустынен лесопарк, и свет ноября ближе к сумеркам – мыльный довольно, неясный.
Женщина выходит из-за деревьев, неся чёрную птицу, прижимая к себе, как ребёнка. Беспокойный, жалобный «карр» зигзагами искажает воздух, и женское, успокаивающее: «Ну, всё, всё, не волнуйся, всё в порядке!» – звучит вполне матерински. А ворона не унимается, снова и снова издаёт своё «карр» – жалуясь ли, переживая – беспокойная, как дитя… Женщине ли принадлежит птица? Или подобрала её, раненую?
Витая тропинка и пепельный свет постепенно поглощают женскую фигуру, «карр» затихает в воздухе, отпечатываясь в памяти лёгкой зарубкой, совсем не болезненной.
Осенние пруды дегтярно чернеют, пометки листьев на них – как неизвестные письмена.
