Наступили непонятные перестроечные времена: денег Подруге, как и многим, сильно не хватало. После работы она вязала на заказ шапки с варежками, по выходным строчила статьи для издательства «Художественная литература» - тоже на заказ. Когда Подруга пошла «сдаваться» в комиссионный магазин, Марина поняла: пробил ее час и сейчас она покажет, что такое дружба.
Она начала скупать у Подруги все: даже то, что ей и не очень было нужно. Скупала по хорошим ценам, в комиссионке дали бы не больше. Старинное шитье, прабабушкин гранатовый браслет, антикварный двухтомник Мопассана, бронзовый бюст Наполеона. Подруга тоскливо провожала глазами семейные реликвии и чувствовала себя предательницей. Но делать было нечего.
Но все же это была еще не дружба. Настоящая дружба началась, когда семейная лодка Подруги, по выражению Марины, окончательно затонула. Развод, возвращение с ребенком в родительский дом, вернее в их малогабаритную квартиру, где и без того все жили друг на друге. Пока Марина обдумывала наиболее грамотные пути ухода Подруги, та успела с ребенком и его школьным портфелем самостоятельно эвакуироваться из заваленной бутылками квартиры в очень даже приличном доме.
Марина была вне себя. Она разрабатывала имущественные и жилищные варианты раздела, а Подруга все испортила, добровольно покинула законно принадлежащую ей жилплощадь, оставив совместно нажитое имущество, на половину которого имела полное право. «Он бы у меня сам с портфелем ушел», – негодовала Марина.
Но уходить из ее дома было некому. После Школы МГУ растаял в прошлом и институт. Пусть ненавистный и нудный, но там какие-никакие ребята в группе были. Взять бы одного такого – отец обязательно бы помог, человеком сделал, в Совмин пристроил. Взять никого не получилось. Марина после института стала работать в закрытом элитном НИИ, где женщины ходили в тапочках, пили чай по восемь раз в день и говорили о ревматизме.
Время то бежало, то спотыкалось. Умерла зловредная бабушка Марины. Умерла одна, в больнице, куда ее отвезли, чтобы не портить новую квартиру. Ее отцу опять улучшили жилищные условия и дали квартиру теперь уже в огромном Совминовском доме на Таганке. Марина водила Подругу по комнатам, открывала одиннадцать стенных шкафов, демонстрировала диковинную принадлежность изысканного быта – биде, а также старинный, весь в завитушках, барометр, который занимал почетное место на стене гостиной. Эту ценность ее мать отвоевала у родственников, когда умер какой-то бездетный дядюшка - седьмая вода на киселе. Пока другие метались, не зная, за что хвататься, она сразу поняла, что нужно делать. Положила барометр в сумку и быстро ушла, чтобы не видеть, как они там глотки друг другу будут грызть, твари ненасытные.
Марине и Подруге было уже под тридцать. Обе были, в общем-то, «не очень». Но у каждой – своё. Подруга так и не поумнела. Живет с родителями в тесноте, работает за копейки, замуж не берут. Так ей и надо! У Марины - своё. Зарплата хорошая, квартира - в теннис можно играть. И не только в настольный, но и в большой. Марина покупает в комиссионных Кузнецовский фарфор и серебряные ложки. Ей хочется иметь свой богатый дом, где не будет ни отца с его мемуарами, ни матери в байковых штанах. Но годы, как и килограммы, прибавляются, а на горизонте никого.
Правда, ей было, чем заняться: она делала добро и крепила дружбу. Иногда она от всей души желала Подруге всех мыслимых и немыслимых несчастий, чтобы оказать ей свое посильное содействие. Марина возила Подругу с ребенком на Совминовскую лыжную базу в Жуковке – пусть хоть спецбуфет раз в жизни увидят. В буфете внимательно следила, не оставил ли кто на столе после себя какой-нибудь дефицитный бутерброд. Если таковой находился («Публика-то избалованная, заелась совсем», – сокрушалась Марина), то не ленилась, быстро подхватывала тарелку со стола и предлагала воспользоваться удачей своим гостям. Те отказывались. Марина обижалась: «Тоже зажрались…», - и заворачивала бутерброд с собой для родителей. После тяжких раздумий подарила ее ребенку свой старый магнитофон: все равно он еле тянет, а новый, из Японии, - такой хорошенький!
Стала брать с собой Подругу в спецбаню. Подруга с удивлением обнаружила, что существует некое банное братство со своим уставом и иерархией: мутное пространство, полное горячего пара, пропитанное запахами хлорки и трав, где коротко командуют «поддай-ка еще!» разнообразно уродливые, простецкие тетки. После благоговейного и многократного посещения святилища - парной - эти бандерши усаживались в простынях на скамейки, пили чай и пиво с красивыми закусками, что-то рассказывали и громко ржали, а потом медленно и неохотно одевались. По мере готовности они превращались из голых, рыхлых баб в модных и холеных дам, что давало пищу для размышлений о великой преобразующей силе качественной косметики и дорогой одежды.
Перед Мариной же эта магия превращения отступала в бессилии. Она – Марина - оставалась одинаково добротно и щедро скроенной и в голом виде, и в одетом. Рассматривая с некоторой робостью ее огромные темно-лиловые соски, Подруга каждый раз испытывала желание ткнуть тихонько пальцем в могучую, в синих прожилках грудь и проверить наощупь тугую плотность этой части тела Марины. «Вот бы отпилить ей башку, а на это место поставить другую, чтобы ямочки на щеках и мягкий носик… Какая бы купчиха вкусная получилась! Или, наоборот, сделать из нее Родину-мать с патриотическим выражением всего... », - негуманные фантазии опережали одна другую. Но, увы, голова оставалась на месте, а вместе с ней внушительный, пористый нос и бородавка под ним.
Марина терпеливо учила Подругу премудростям поведения в пыточной камере под названием «парная». Малодушная Подруга напряжения не выдерживала и каждый раз неблагодарно рвалась на свободу, поближе к душевой и раздевалке. «Заметь, в этой шапке я сначала ходила в баню, а теперь хожу в бане. Чувствуешь разницу? Ничего не пропадает! - Марина с гордостью показывала вытертую до ниток когда-то пуховую шапку. - Тебе тоже такой надо обзавестись. Платочками тут не спасешься».
Но раньше, чем правильная шапка нашлась, банный ликбез был безвременно прерван, с тем, чтобы уже никогда больше не возобновляться. Подругу стало тошнить при одном упоминании о скором и обязательном посещении храма чистоты и здоровья. Заручившись справкой от терапевта, она в боях местного значения отвоевала-таки у Марины право на добровольный выход из «банного ордена» навсегда. Вскоре и сама Марина забросила свою шапку-универсал вместе с любимым тазиком в один из своих многочисленных шкафов. Подаренный магнитофон был востребован назад. И в Жуковку Подругу больше не приглашали.
Жизнь сделала крутой вираж: Марина вышла замуж. Из запасников был вытащен «неликвид» - тоже задержавшийся в девичестве бывший однокурсник. Был он узеньким, в очках и с детским чубчиком. При желании Марина могла бы взять его на руки и так вот внести в свою жизнь. Но делать этого она не хотела и называла его серьезно и уважительно - «Евгений Иванович».
На бракосочетании Подруга, как и положено, была свидетелем. Когда раздался негодующий голос церемонемейстерши: «Молодые, да поцелуйтесь же!», Евгений Иванович, оставаясь недвижимым, с готовностью откликнулся: «Целую!». Больше тетка из ЗАГСа не просила молодых ни о чем.
Прошло еще несколько лет. Умерла мать Марины. Умерла одна, в больнице, куда ее отвезли, чтобы не оттягивала на себя внимание домашних. У Марины уже двое детей - девочка и мальчик, и она уже не очень хочет дружить со своей Подругой. Своя жизнь, свой дом, свои заботы. Муж – одно название. Денег практически не приносит. Отец только раздражает - старый, бесполезный дед. Денег тоже не дает. Все держится на ней. А сколько она в условиях рыночной экономики может заработать, развозя старперам продукты от Собеса?!
Отец ее действительно совсем старый, он часто перебирает свои шикарные когда-то костюмы и плачет. Но по-прежнему ждет, когда приедет к дочери ее Подруга, по-прежнему хранит для этих встреч совсем уже недефицитные коньяк и деликатесы. Так хочется рассказать о том, что никому-то он не нужен. Пока была Советская власть, все к нему шли. Все искали и обои импортные, и кирпич, и вагонку. А теперь – пенсия. Только одна радость и осталась: уйти из дому на дежурство. В бывшем Совмине даже вахтером работать хорошо. Там и поговоришь, и выпьешь.
Но вот свершилось: сидит Подруга в его комнате за крошечным столиком, руку его гладит, утешает: «У вас дочь есть, внуки замечательные... Это же такое счастье!». Отец Марины не отвечает. Он как-то по-куриному тянет вверх жилистую шею и тоскливо упирает взгляд в стену. Пауза затягивается. Наконец, он тяжело встает и уходит на кухню.
Подруга возвращается к хозяйке. Марина жалуется, что устает, что вокруг все хамы, в метро даже место уступить никто не хочет. А в сорок лет свои девяносто килограмм на ногах удерживать непросто.
Маринины дети еще небольшие, но многое уже понимают. Дети врываются в комнату и с возмущением, перебивая друг друга, выпаливают матери: «Мам, а дедушка на кухне самый лучший помидор взял! Скажи ему!»…
