Наверное, приятно сбрасывать с пьедесталов морально устаревшие памятники. Особенно если еще вчера они были актуальны. Если со школьной скамьи приходилось зубрить целые параграфы с цитатами: что именно, в каком году, на каком съезде под аплодисменты партийных товарищей... И вдруг — уже не нужно помнить. Пьянящая легкость. Гора с плеч. Информация из головы. Монумент с пьедестала.
Памятник Кларе Цеткин, когда-то стоявший на центральной площади ее родного поселка Видерау в Саксонии, тоже в свое время провалялся ночь у подножия постамента: объединение Германии, развенчивание прежних кумиров и далее по обычному сценарию. Монумент спасли сотрудники музея Цеткин, расположенного в доме, где она родилась. Установили во дворе.
Во времена ГДР сюда вереницами ходили автобусы с туристами из соцлагеря, которым не оставляли шансов не отметиться на родине соратницы Ленина. Теперь музей тих и провинциален, хотя местные жители и власти свою Клару, естественно, любят, гордятся ею и нынешний юбилей отметят со всей помпой, на какую хватит средств. Но это, как говорится, их проблемы.
Парадокс в том, что мы — все постсоветское пространство — помним Клару Цеткин ничуть не хуже, чем бывшие восточные, а теперь просто немцы. Это у нас, а не у них, ее образ подвергся совершенно уникальной мифологизации. Наша Клара Цеткин — Та, что придумала Восьмое марта. Многие даже не сомневаются: это и был день ее рождения. Что уж точно неправда.
И вообще все не так просто. Самого упоминания о том, что «автором» женского праздника является именно она, достаточно, чтобы в лучшем случае мягко над ним поиронизировать, а если на полном серьезе, то скомпрометировать, пригвоздить и призвать упразднить. Потому что Женщина — это одно, а Клара Цеткин — совсем другое. Даже, пожалуй, противоположное.
Отечественный образ Клары Цеткин — образ антиженщины, соотносить себя с которым не желают ни томные блондинки, ежегодно коллекционирующие знаки мужского внимания, ни стриженые брюнетки, истово презирающие «корпоративные цветы». В том же убеждают и приводимые каждый год в предпраздничной прессе биографические справки родом из учебников истории КПСС: идейный борец, партийный товарищ, видный деятель, Вторая Международная социалистическая женская конференция в рамках VIII конгресса Второго интернационала... бр-р-р. Как хорошо, что завтра не сдавать экзамена.
Мы любим поспорить на тему, почему Клара выбрала именно этот день, и каждая новая версия неожиданнее предыдущей. Один одиозный российский церковный деятель не так давно явил откровение: дескать, 8 Марта — на самом деле привязанный для удобства к конкретной дате Пурим, любимый праздник детства еврейки Цеткин. Узнав, что в роду саксонской девушки Клары Эйсснер, насколько его можно проследить, евреев не наблюдается, а Цеткин — ее фамилия по мужу, деятель несколько смутился; впрочем, версию свою продолжал отстаивать.
Интерес представляет не столько странная версия, сколько сам факт, что «исследователь» так подставился: женщины вообще-то частенько меняют фамилию, выходя замуж. Но тут все закономерно. Просто в голову не пришло перепроверить — ведь у нашей мифической Клары Цеткин никакого мужа не могло быть по определению.
С Осипом Цеткиным, революционным студентом-эмигрантом из России, Клара познакомилась в Лейпциге, где училась в частном педагогическом пансионе. (Кстати, Надежда Крупская в своих воспоминаниях склоняла фамилию Клары по-русски: «Я была у Цеткиной».) Полунелегальная эмигрантская тусовка, разговоры о передовых социалистических идеях в условиях, когда Бисмарк всерьез взялся закручивать гайки в стране, издав, в частности, «исключительный закон против социалистов», — можно себе представить, как все это было интересно и романтично. Разумеется, родители против такой компании для дочери. Разумеется, мнение родителей можно игнорировать.
За участие в нелегальном собрании Осип был арестован, а затем выслан из страны. Социалистка Клара тоже не могла больше оставаться в Германии. Некоторое время она работала воспитательницей в Австрии, побывала в Италии, потом перебралась в Цюрих, где занималась отправкой в Германию нелегальной газеты «Социал-демократ». А снова встретились и поженились они уже в Париже. Где, живя на съемных квартирах, регулярно выселяемые за неуплату, зарабатывая случайными переводами, — родили двоих сыновей! А ведь большинство «профессиональных революционеров», русских и заграничных, свободно перемещаясь по Европе и всецело отдаваясь «делу», семей, а тем более детей, предпочитали не заводить и где-то были правы. Но все-таки.
Клара Цеткин рано овдовела, а перед этим несколько лет была единственным кормильцем семьи — содержала маленьких детей и мужа-инвалида. На родину после отмены «исключительного закона» она вернулась уже вдовой, и неудивительно, что дальнейшая история ее жизни — сплошная борьба. За то самое «женское равноправие», вокруг которого и сегодня столько спекуляций именно потому, что каждый и особенно каждая понимают его по-своему.
«Список ваших грехов, Клара, еще не окончен. Мне говорили, что на вечерах чтения и дискуссий с работницами разбираются преимущественно вопросы пола и брака... Я ушам своим не верил, когда услыхал это!.. Скажите, пожалуйста, время ли сейчас по целым месяцам занимать работниц тем, как любят и любимы, как ухаживают и принимают ухаживания?» — возмущался не кто-нибудь, а сам Владимир Ильич, о встречах с которым в Москве начала 20-х Цеткин пишет в своих «Воспоминаниях о Ленине».
Вождю мирового пролетариата явно казалось, что главная немецкая коммунистка занимается ерундой. Какие-то лекции о формах семьи в разные времена у разных народов, раздача брошюр с популярным изложением теории Фрейда, просвещение в деликатных вопросах — и это в то время, когда «все мысли работниц должны быть направлены на пролетарскую революцию»!
Клара Цеткин возражала: «Мир старых чувств и мыслей трещит по швам. Скрытые раньше для женщин проблемы обнажились... Интерес к этим вопросам объясняется потребностью уяснить положение, потребностью в новой ориентировке».
Там, где куда проще, по-мужски, по-ленински было бы четко агитировать в одном магистральном направлении, она предпочитала просвещать, расширять горизонты, объяснять, что мир не заканчивается на консервативном семейном укладе добропорядочных немцев, разорение которого войной и надвигающейся революцией полностью дезориентировало простых немецких женщин. В подобном ключе она вела и редакционную политику женского социал-демократического журнала «Глейхейт» («Равенство»), главным редактором которого была более двадцати пяти лет.
Впрочем, с Владимиром Ильичем Клара Цеткин прекрасно нашла общий язык. Поспорив об идеологических и организационных вопросах, они сошлись на неприятии авангардного искусства («Я не могла удержаться и созналась, что и мне не хватает органа восприятия, чтобы понять, почему художественным выражением вдохновенной души должны служить треугольники вместо носа»), обсудили партийную и личную жизнь общих знакомых. Ленин посетовал, что Клара никогда не встречалась с «товарищем Инессой» (с Надеждой Константиновной она была хорошо знакома и называла жену Ленина «воплощением прямоты, простоты и какой-то чисто пуританской скромности»).
И совершенно очаровательно описывает Клара сцену их прощания. В дверь то и дело стучат, но Ленин не реагирует. Только минут через десять отзывается: сейчас, мол, иду. «Повернувшись ко мне, он добавил, улыбаясь:
— Знаете, Клара, я воспользуюсь тем, что беседовал с женщиной, и в оправдание своего опоздания сошлюсь на всем известную женскую разговорчивость. Хотя в действительности на этот раз много разговаривал мужчина, а не женщина.
Делая это шутливое замечание, Ленин помог мне надеть пальто.
— Вы должны одеваться теплее, — заметил он заботливо, — Москва не Штутгарт. За вами нужно присмотреть. Не простудитесь. До свидания.
Он крепко пожал мне руку». Не поцеловал, да. Но пальто ведь подал!
Серьезные неприятности у Клары Цеткин начались еще в 1917 году, когда из-за несоответствия редакционной политики журнала партийной линии социал-демократов Цеткин сняли с поста редактора «Глейхейт», где она проработала четверть века. Затем был раскол социалистов, создание Независимой социал-демократической партии, «Союза Спартака», Коммунистической партии Германии. Еще в начале 20-х Клара Цеткин предупреждала об опасности прихода к власти нацистов и новой войны, «которая по своим масштабам и по своему варварству превзойдет то варварство, позор и преступления, которые мы пережили во время [первой] мировой империалистической войны».
Все годы Веймарской республики она представляла в рейхстаге компартию. В июле 1932 года, когда в результате досрочных выборов национал-социалисты получили большинство в парламенте, Клара Цеткин находилась в Москве. Как старейший депутат рейхстага, она имела право открыть первую сессию нового созыва — и поехала в Германию, в 75 лет, будучи очень нездорова, «запасшись камфорой и другими средствами поддержания жизни», как пишет Крупская. Положение усугублялось угрозами нацистов в адрес старой коммунистки, как можно догадаться, вполне реальными.
Она приехала, не побоялась, выступила с очередной пламенной речью, которая мало что могла уже изменить. После поджога рейхстага и прихода Гитлера к власти вернулась в СССР, где прожила в санатории в Архангельском под Москвой оставшиеся месяцы жизни. Писала статьи; полуслепая, она иногда исписывала целые страницы ручкой с уже высохшим пером, диктовать не любила, да и не могла долго из-за одышки. Задумала написать биографии Розы Люксембург и Карла Либкнехта, а также автобиографию. Продолжала обличать Гитлера и нацистов. Обращалась, как всегда, к женщинам во всем мире, и не только к ним.
Видела ли она из закрытого комфортабельного Архангельского, понимала ли, что творится здесь же, вокруг, в правильной и прекрасной стране, которая, конечно, бескомпромиссно противостоит нацизму и где давно решены такие чисто буржуазные проблемы, как женское равноправие и счастье? Или принимала за чистую монету уже тогда полнокровный миф, органичной частью которого она стала и который переживет в гротескной, почти анекдотичной форме...
Так или иначе, чтобы заслужить в истории даже такой, надо быть очень неординарной личностью. И женщиной.
