- А свет здесь не гаснет никогда.
- Неужели?
- Ну да. Постоянно вот такой, рассеянный, серо-стальной. Стены замка купаются в нём.
- А освещение внутри замки?
- Факелы в основном. По старинке, знаете ли. Впрочем, есть и керосиновые фонари. Но, упаси Боже, никакого электричества.
Замок напоминает слоёный пирог – он громоздок, и от количества разнообразных пристроек, и от света этого – серо-стального, рассеянного – кажется единственной реальностью, объективную реальность заменяющую.
Приехавший глядит на чичероне.
- Вы ведь инженер-гидравлик? – спрашивает тот.
- Ну да. Хотя не представляю, кого именно я должен проконсультировать.
- О, это совершенно не важно. Кто-нибудь появится, как появился я.
- Кстати, почему именно вы оказались моим чичероне?
- Должен же кто-то им быть. Пойдёмте.
Они проходят под аркой, потом ещё под одной. Свет такой же всюду – рассеянный, серо-стальной.
- Зато, здесь не бывает темноты, - говорит чичероне, будто предупреждая вопрос инженера.
- Где же врата? – спрашивает тот.
- Вот они.
- Но… я не вижу.
- А их необязательно видеть. Главное, что они есть – и всё тут.
- Как же так?
- Ну, к примеру, вы помните себя в год или два?
- В два? Конечно, нет.
- Так и здесь. Вы сами не замечаете, как оказываетесь на территории замка. В этом суть.
Строения теснятся – камень, кирпич, черепица, лестница, нагромождение всего… От света, кажется, что всё покрыто снегом – лёгким, зыбким. Но снега не может быть – ранняя осень.
- А… - спрашивает приехавший, и в голосе его мелькает стальной ужас, - где я буду жить? тоже не важно?
- Конечно. – Улыбается чичероне. – Возможно нигде. Возможно, за первой попавшейся дверью. Их много тут, как видите…
Они, оказывается, уже в коридоре. Тот разветвляется, путается в круговоротах боковых завитков, и факелы мерцают красным, а где-то далеко горят большие керосиновые фонари. Света много – но он весь не живой.
- Мы… - и тут инженер, обернувшись, обнаруживает, что никакого чичероне нет. И, вероятно, не было.
Нужно бежать, выбираться, спасать свою хрустальную жизнь – которую только тронь – и разобьётся на тысячи кусочков. Он и бежит – несчастный инженер в старинном платье, со старомодным саквояжем. Где же гидравлический пресс?
Мелькают автобусы, проезжающие прямо по коридорам, и крылья ангелов отливают серебром, и махровые цветы летят на гробы, ибо в движение вплетено и катастрофическое перемещение катафалков; лестницы возносят траурно одетых людей, чтобы одежды их стали цветными – возносят только для того, чтобы низвергнуть в бездну, не страшную, впрочем, мерцающую таким же серо-стальным, рассеянным светом; всюду что-то летит, свистит, брызжет, перекатывается, деньги выскакивают из банкоматов, но не поймать их, нет-нет, и даже гидравлические прессы, вмещённые в огромные ниши, штампуют что-то – может, кирпичи из сукновальной глины, а может – фальшивые деньги, а инженер всё бежит и бежит, поднимается по лестницам, попадает в новые переходы, и не представляет, не знает, чем это всё может закончиться…
