У областного театра были машины – кататься малышам, и мальчишка лихо рулил по мощёной не большой, но и не такой уж маленькой площадке, закладывал виражи, а небо затягивало свинцом, и, нарушая планы отца и сына, стало моросить…
Малыш выбрался, отец расплатился, и кинулись под козырёк подъезда – дома здесь, в центре провинциального города, были старые, пятидесятых, массивные, высокие.
Моросило мелко, решили идти; потом, несмотря на не дружелюбный цвет неба, морось прошла, и отец нёс мальчишку перископом на шее, держа того за ноги.
Зашли к калужской бабушке, мальчишка общался с нею в большой комнате, у телевизора, где она включила мультики, пока отец отдыхал в другой; а потом, распрощавшись, отправились туда, откуда начали свой маршрут.
У тётушки мама отмечала восьмидесятилетие; совсем старая тётушка, улыбаясь, смотрела на накрываемые столы, приходящих родственников; но застольем не заинтересовать малыша, и отец отправился с ним в путешествие по городу, а теперь возвращались.
- Вот, сынок, сейчас пройдём оврагом, где мы в детстве катались на санках.
- Ты в детстве в Калуге бывал, па?
- Да, часто, много же родственников… было.
Шли по железнодорожным путям – электрички не ходили тут, и на правой руке вырастали богатые частные дома; а слева осталась школа, где работал дядя-крёстный, много лет уже лежащий на Пятницком кладбище, как почти все старшие родственники.
…тётушка, к которой шли, поднималась на пятой этаж квартиры, а он курил на лестничной площадке, приехал с мамой на похороны другой тёти, и тётушка, подойдя, сказала: Ох, Саша, время свадеб кончилось, началось время похорон.
Свернули к оврагу.
Собственно, так только говорилось – дорожки давно заасфальтированы, и где слетали на санках в синеватую бездну в детстве – уже и самому не вспомнить.
Но… куда же дальше? Давно в Калуге не бывал, и высотка, не достроенная ещё, явно повышенной комфортности, преграждала знакомый путь.
Мальчишка устал, снова нёс его на плечах, огибая дом, обходя грязь…
Вот тут, сюда, между домами.
Рельеф всюду неровен, пласты идут вниз, потом лезут вверх, асфальт разбит, но за яблонями уже виден двухэтажный, старый, красный дом тётушки.
Уверен был – родственники ещё сидят: и оба двоюродных брата с семьями, и сёстры.
Многие воспоминания пестрели лентами, мелькали, с каждым из людей связывали куски жизни, и удивился сильно, когда в квартире кроме мамы, уже переодевшейся в халат, и тётушки, не застал никого.
Мама занялась малышом, а он сидел с тётушкой, ел торт, выпивал понемногу…
На день приехали – из Москвы, волновался, как доедет с мальчишкой, но всё нормально прошло, гладко.
И когда сидели за пышно накрытым столом, и мама говорила о семье, об ушедших, а двоюродный брат вытащил альбом с дагерротипами тех людей, что не представить – бездна рода мерцала, и точно генетический код был иной у властных старух и упоительных деток – всё что-то скучал, пока не стали выпивать.
Голоса мешались, пили чаще, закуски было избыточно, и вот – ушли с мальчишкой. А теперь вечер кончается, и так толком ни с кем не пообщался из родных, а завтра возвращаться в Москву.
Малыш спал.
За окнами плыла ночь.
Пора было укладываться.
