певицы
Десяти лет начала петь в церковном хоре, и здесь Марусю словно подменили. Впечатлительная девочка, захваченная работой в хоре, наконец, успокоилась.
«Нотной грамоте я выучилась сама, — вспоминала певица. — Для этого я дома на стенке написала гамму и зубрила ее по целым дням. Через два месяца я считалась знатоком нот, а еще через некоторое время имела уже «имя» хориста, свободно читающего с листа».
Спустя всего год Маруся стала ведущей в альтовой группе хора, где работала до 1917 года. Именно здесь начали развиваться лучшие качества певицы — безупречное интонирование и плавное звуковедение.
Из записок Клары Глюмер
«В 1849 году встретила я в церкви Святого Павла во Франкфурте г-жу Шредер-Девриент, была ей представлена одною общею знакомой и провела с нею несколько приятных часов. После этого свидания я долго не видела ее.
Я знала, что артистка оставила сцену, что она вышла замуж за лифляндского дворянина, г-на фон Бока, и жила то в поместьях мужа, то в Париже, то в Берлине. В 1858 году приехала она в Дрезден, где в первый раз я опять увидала ее в концерте одного молодого артиста она явилась перед публикой в первый раз после многих лет молчания. Никогда не забуду минуты, когда высокая, величественная фигура артистки появилась на возвышении, встреченная шумными аплодисментами публики, растроганная, но все-таки улыбаясь, благодарила она, вздохнула, как будто впивая жизненную струю после долгого лишения, — и наконец запела.
Лизанька Сандунова, когда ей не исполнилось еще и осьмнадцати лет, обратила на себя всеобщее внимание из-за желания принадлежать только своему избраннику, Силе Николаевичу Сандунову, актеру придворной труппы, гордому потомку древнего грузинского княжеского рода Зандукели.
Ради этого юная актриса, любимица Екатерины II (это императрица дала ей в честь новооткрытой планеты сценический псевдоним Уранова), пошла на рискованный шаг и нашла защиту у «сильных мира сего».
Случившаяся в 1794 году история замужества, в которой Екатерина сыграла решающую роль, полна забытых деталей. Каждая из них дорогого стоит. Но на одной хочется остановить особое внимание, так как именно она характерна для театрального поведения эпохи. Этот театральный жест был закреплен в русской словесности, а точнее, в целой череде литературных образов.
Те, кто хоть раз слышал живой голос этой певицы, кто хоть раз видел ее на сцене или на концертной эстраде, не могли не испытать воздействие едва ли выразимого словами обаяния, которое излучал весь ее облик, - не только единственное в своем роде меццо-сопрано, трогавшее грудными бархатистыми звуками...
Непосредственное общение с искусством Обуховой рождало какое-то почти благоговейное чувство, близкое к тому впечатлению, какое оставляли такие корифеи оперной сцены, как Шаляпин, Собинов, Нежданова. Однажды замечательный дирижер и знаток пения Николай Семенович Голованов сказал: "Можно изумляться мастерству и технике итальянских певиц, но настоящий восторг, то есть какое-то возвышенное состояние души может вызвать только неповторимо проникновенное, от сердца идущее чудесное пение наших русских певиц, - таких, как Нежданова и Обухова".
Путь на сцену редко бывает легок. К счастью, Надежде Андреевне повезло: ей не пришлось испытать тягот и мытарств, выпадавших на долю многих артистов. Казалось, с самого начала судьба направляла ее к заветной цели - служению музыке.
В Миндело, как и в большинстве портовых городов, бурно кипела ночная жизнь, везде - в клубах, на улицах, на пляже играла музыка. В моде были все стили: баллады, вальсы, фокстроты, контраданс. Однако, наиболее популярными считались морна и коладера - медленные и ритмичные песни, выражающие ностальгию, любовь, печаль и тоску.
Обладая сильным и эмоциональным голосом, наиболее подходящим для этих стилей, Цесария быстро нашла свою нишу в музыкальной жизни Миндело и, благодаря регулярным и запоминающимся выступлениям, скоро завоевала титул "королевы морны". С верными ей музыкантами она переезжала из клуба в клуб, давая концерты и зарабатывая на жизнь от щедрот своих поклонников. Однако, в конце 50-х порт стал приходить в упадок, а когда в 1975 году Сенегал получил независимость от Португалии, торговля в Кабо-Верде быстро свернулась, и большинство музыкантов эмигрировало в другие части света. Цесария же Эвора решила остаться на родине.
Известная в тех краях певица Бана и женская ассоциация Кабо-Верде не раз приглашали ее для записи в Лиссабон, но ни один продюсер почему-то не заинтересовался ею. И вот в середине 80-х Хосе Да Сильва, молодой француз кабо-верденских корней, был так тронут пением Цесарии, что убедил ее поехать с ним в Париж для записи пластинки.
