Балтин
Май был неласковым, недобрым; снежные виражи начала месяца, сами устыдившись своей неуместности, наигравшись синеватой сталью собственных завитков, быстро переходили в лёгкий, бессолнечный, воздушный алюминий; сердцевина месяца подарила несколько тёплых, бархатных дней, но к финалу вновь повеяло севером, и ожидание лето было несколько грустным…
Впрочем, детский рай – незабываемый, конечно – слишком далёк от взрослого, отягощённого многим сознанья; и не восстановить чистой, безгрешной радости грибной охоты, или сочного восторга поездки на озеро, гигантской перламутровой раковиной врезанное в песчаный простор.
День детей, начало лета, и вот они – утром ведомые в детские сады: кто-то катит на самокате, иной плачет, и мама тянет его за руку, будто во взрослую жизнь постепенно тянет, упорно; они ничего не знают про календарную метину – детки, ибо каждый день покуда – их.
Летний снег – тополиный пух – скапливается у паребриков, убеляет траву, точно подчёркивая возраст оной – хотя какой возраст у травы…
Грифон с открытой пастью тянется по небесным слоям, он плывёт медленно, тушей своею наводя сетчатую тяжёлую тень; из него выделятся арфа, но музыки небесной не услыхать; над арфой возникает дворец, от какого отслаиваются волокнистые колонны, арки его, изгибаясь, распадаются, то мерцая опалом, то играя сиреневым цветом – и лить начинает сразу, густо, закручивая различную, многоярусную листву, какой больше, чем человеческой биомассы; сгустки тополиного пуха замешиваются в жиденькое тесто, но никто ничего не испечёт из него.
Тяжёлый небесный транспорт с тугими проворотами колёс движется, теряя собственные силы по мере попадания в неизвестность, в условные тоннели будущего, в едва означенные лабиринты грядущего; вместо ожидаемого ливня получается скромный дождик, лилово окрашивающий пространство; и зонты мелькают часто, если смотреть с высоты этажа, на коем обитаешь.
(стихотворение в прозе)
Три площадки на ВДНХ – одна для совсем маленьких, другая с оригинальными конструкциями, покачивающимися мостками, причудливыми, составленными из сплошных труб скатами, не обычными качелями и каруселями; и третья – с гигантским спуском-трубой, в которую малыш нырял восторженно, вылетал, вскакивал, говорил отцу: "Папа, как зорово!"
Мало деток – лето, хотя дождливое, но сегодня утром тепло, солнечно…
В дачной пыли, возле островка побелевшей травки – пятак.
Обычная тёмная советская монета, и некто, идущий к себе на дачу из магазина с сумкой, полной скучными продуктами, нагибается, поднимает монету.
Суёт её в задний карман, точно зная, что мелочи у него больше нет, и продолжает путь – продолжает, сорвав лопух и обмахиваясь: жарко.
Волнами боль накатывала, качая сердце, как лодку.
Сжимал зубы, стискивал сильнее руль, и леса, темневшие с двух сторон дороги, казалось, мешали пути.
Он съехал на обочину, остановил машину, весь сжался, сживаясь с ритмами боли, и, приняв таблетку, стал ждать, когда отпустит.
