Жизнь – весёлая штука! – так я не очень давно решила для себя. К такому выводу пришла, конечно, не сразу, а по мере приобретения жизненного опыта. Я очень рано вышла замуж и долгое время была уверена, что жизнь печальна, жестока, трагична и совсем не так весела, как это казалось в молодости. Но, проходя разные жизненные этапы, постепенно меняла своё видение, своё восприятие и свой взгляд, а потому и отношение к самой жизни.
С каждым годом, я пересматривала свои, вроде бы, устоявшиеся принципы и придавала им всё более высокую ценность. С каждым часом, днём, месяцем жизнь приобретала иной смысл, и потому становилась значимее, дороже, ценнее и от понимания этого, видимо, и веселее.
Если бы кто-нибудь меня внезапно спросил – могла бы я в один миг вспомнить хоть один занятный или весёлый эпизод? Отвечу так: не задумываясь, в одну секунду вспомню не один, а целую кучу самых смешных историй, которые непременно со мною происходили. Уверена, – услышав их, вы, ох, как не согласны будете со мной. Вы тут же остановите меня: «Помилуйте, да разве они смешны?» А я отвечу, что они весьма и весьма веселы, и буду права. Конечно, всё зависит от того, как на это смотреть.
Но если та или иная история, происходившая когда-либо с тобой, уже давно позади, она все же имеет право звучать весело и даже по-своему задорно. Почему? Это я вам скажу чуть позже. Уверена, прослушав и осознав моё новое понимание, казалось бы, вчерашней трагедии, какая могла завершиться не только слезами, а, возможно, и гораздо более фатально и вы со мною вполне согласитесь.
Слышали ли вы такое выражение: «Трагическое и комическое всегда рядом»? Ну, так вот, это не только в театре существует - так оно и по жизни идёт. Сейчас попробую вспомнить одну из своих «весёленьких» историй. Только давайте заранее договоримся, что лишь в конце её мы вместе с вами уберём кавычки. И как только мы это сделаем, уверена, вы со мною согласитесь.
Однажды я встала после бурной, яркой запоминающейся вечеринки, где была красивой и весёлой. Там я бесконечно блистала самым искромётным юмором, и вечер прошел, что называется, на славу. Легла поздно, даже не было сил смыть тушь. Встала еле-еле. Голова – «бо-бо». С трудом до зеркала дотащилась и чуть в обморок не упала… Оттуда на меня смотрели два огромных, радостных и, говоря нескромно, красивых глаза. Оба они вместе, и каждый по отдельности, излучали вчерашнюю удовлетворённость собой.
Что сказать? Не часто себе нравишься, но иногда такое случается. Достаточно наглядевшись на себя, хорошенькую, решилась на отчаянный поступок – наполнить водой ведро. Хватит, думаю, пребывать в отлучке от действительности. «Дорогая, – говорю себе, – будешь мыть полы». Уже и швабру поставила перед кроватью, но едва решительным взглядом окинула квартиру, требующую уборки, – тут же улеглась в постель. Решила: полежу пятнадцать минут – и сразу в бой.
Только снова взяла в руки швабру – звонок в дверь, долгий, настойчивый. «Кто бы это мог быть? – думаю. – Вроде бы, никого не ждала… Верно, соседка опять занимать двадцать рублей надумала… Ох!» Отправилась открывать дверь, решив на ходу, что поскольку выгляжу я, прямо скажем, не очень, перенесу-ка её визит на позже.
У нас три двери: первая – общая с соседями и две наши - одна из них железная, а другая деревянная. Вот сейчас приоткрою деревянную и скажу ей, что встретимся потом. Но я успела только отворить свою первую дверь, а главную, входную, сумели открыть и без меня.
Передо мной, как это бывает в триллере, стояли три огромных молодчика в масках. На головах чёрные шапочки, через которые прозрачные, как у медуз, глаза – светло-светло голубые, почти без зрачков, холодно и бесцветно смотрели на меня прямо в упор. Такого, честно говоря, я никак не ожидала, даже по телеку редко этакое смотрела - тут же отворачивалась или закрывала глаза.
Я по натуре своей очень большая «бояка». Одним словом, таких трусих, как я, ещё не рождалось. Моя-то семья была в курсе этого, и друзья меня знали, как не умеющую сдерживать слёзы. Заботливо оберегали и не торопились сообщать то, что могло бы надорвать моё сердце. Взглянув на этих «чудищ», я мгновенно забыла о своём «потрясном» виде.
Я была в полуголом виде – в лифчике и трусиках. И еще в шоке. От изумления я сумела только выдохнуть откуда-то из глубины живота:- «Как это вы смогли? Я, конечно же, имела в виду те две двери, одна из которых была железной. Однако, шагнув чуть назад, с удивлением почувствовала, что сразу же почему-то перестала бояться.
Я точно сообразила: изменить ничего не могу. Кричать, орать, плакать мгновенно разучилась. Если я и хотела возмутиться, то оно, это возмущение меня тут же и покинуло. Поняла – бесполезно.
Подвиг Зои Космодемьянской для меня всегда был объектом непонимания, теперь же после этого случая некоторые экстремальные моменты этого поступка мною воспринимаются иначе. Что-то в нас, самых трусливых, устроено там внутри. Что-то закладывается. Кем? Нет ответа. Я думаю, в безысходной ситуации в нас вдруг просыпается какая-то внутренняя гордость.
Эти, в масках, вдруг разом, одним броском шагнули в квартиру и грозно двинулись на меня. Что я испытала – не передать! Я уже не о виде – о ситуации. Мои глаза во всё лицо с нестёртым макияжем с удивлением взирали на происходящее. Они раскрылись настолько широко, насколько могли, и от этого были еще прекраснее. Казалось, лица не хватит, чтобы их уместить. Как говорится, – «чудный верх прикрывал безобразие низа».
К сожалению, моим непрошеным гостям было не до меня, красивой, с ярким низом и одуряющим верхом. Глядя в студёную глубину моих огромных глаз, они сделали ещё один шаг на меня, и кто-то один сказал (но было ощущение, что они все разом выговорили один и тот же текст), как речёвки говорят в детсаду или школе на утренниках: «Не переживай, насиловать не будем!» На что мой природный юмор чуть было не отозвался ответным текстом: «Какого ж… тогда пришли?»
Господи! Как удержалась – не ведаю. Видимо, все же успела понять, что в этой ситуации моя шутка не очень уместна, да и неправильно понята будет. Затискала эту фразу обратно в себя, но улыбку на всякий случай оставила…
Многое из того, что я сейчас рассказываю, наяву произошло в одну минуту: и по башке дали, и нос мой получил сполна – приняв перелом… Потом «гости» притащили мой импортный утюг, составлявший гордость семьи. Он скромно ожидал женитьбы сына в одной из комнат. Разложив меня в спальне на кровати и водрузив его на мою грудь, грабители скорбно, как молитву, изрекли: «Чёрт побери, шнура не хватает!» Я, глядя на это, «киношное» представление, разыгранное, надо сказать, бесталанно, чуть не расхохоталась и уже приготовилась, было, вставить: «Да придвиньте же меня ближе к розетке, балды неотёсанные!» Однако, вовремя смекнула промолчать - вдруг догадаются сами.
После всего этого кошмара двое ушли в кабинет мужа отыскивать необходимые ценные вещички, а меня, красивую и окровавленную, со связанными скотчем руками, оставили в зале с обаятельным верзилой, красавцем и «интеллигентом». Такую кличку я ему присвоила, наблюдая за его действиями.
Вот вам наглядный пример: находясь в этом весьма соблазнительном виде, я обратилась к нему:
- Уверена, с моей прекрасной фигуркой я могу оставаться перед вами и в полуголом, не совсем приглядном виде. И все же, если вы настоящий мужчина, то, может быть, вы соизволите накинуть на меня халатик?
Даже по его водянистым глазам, я определила его конфуз.
– Где он? – сипло спросил он.
– Там, там…
– Тут я, вдруг, поняла, что меня заклинило и я забыла простое слово «дверь». Но «интеллигент», оказался догадливым – отыскал мой халат и накинул его на меня изнанкой.
– Ну, вот, видать, вторично бита буду – промелькнуло в голове. Но тут верзила-интеллигент понял свою оплошность и, как мне показалось, бережно перевернул халат, уложив его на меня, как положено. Его глаза в это время выражали молчаливое «простите».
Неожиданно из другой комнаты по квартире разнёсся звериный вопль: «Сука молчать!» Тут же моя швабра, стоявшая у кровати, как ружьё, которое по закону театра непременно должно выстрелить, оказалась на моей шее. Правда, моя швабра не стреляла, – она давила. Расположил её на моей шее тот, кто всегда возмущался моими речами, и он усердно делал свою работу. Надо признать, делал он её замечательно. Возился со мной, как со своей любимой – пыхтел, напрягался и… давил, давил, пока я не переставала дышать.
Что ими руководило? Почему меня оставили в живых? Ведь хорошего для меня в такой ситуации явно не предвиделось… В эту ночь, пожалуй, и родилось моё бесстрашие и юмор. Даже в этой, казалось бы, безвыходной ситуации, он не покинул меня до самой развязки и, конечно же, сделал своё благородное дело.
А ещё наверняка БОГ помог. Это однозначно. Впоследствии, да и во время этого ночного происшествия, меня почему-то всё время преследовала жалость к этим огромным ребятам-грабителям. Ведь тоже чьи – они сыны? Разве мамы, могли любить их меньше, чем я своих сыновей?
Всё происходило будто и не со мной. С каким-то до сих пор непонятным мне чувством вины, я находилась на протяжении всего этого «рандеву». Возможно, это и они чувствовали? Разное я им говорила тогда. Например: «Вам легко представить, что на моём месте сидела бы ваша мама? Как бы вы поступили с такими «молодцами»?» Думаю, эта фраза произвела на моих визитёров должное впечатление…
Могу успокоить. Моих обидчиков все-таки нашли, и зло было наказано. Состоялся суд. Удивительно, но самое смешное происходило именно на суде. Защитник – красивый здоровый мужик, который отстаивал права бандитов, выслушав мой пересказ ночного нападения, вдруг женским фальцетом завопил в мой адрес свои обвинения:- «Она сказала, что у них глаза были светлые. Ха-ха! Они-то у них голубые! Вы слышали? Вы поняли? Вот она - ложь!» По его понятиям, он застал меня врасплох, поймал, уличил, выявил. «Теперь всем понятно, что это совсем не её обидчики?» – лукаво вопросил он, ища на лицах присутствующих поддержки.
Ему казалось, что он откопал для преступников их главное и неоспоримое алиби. Этот адвокат, не спорю, был гениален и работал весьма артистично. В кино он точно завоевал бы «Оскара». Одним словом, наш доморощенный отечественный Шварценеггер погиб в этом красавце с умом попки, свинки или кролика. О, да простят меня бедные представители нашей фауны! Ведь они хотя бы поддаются дрессировке да еще, какими умными могут быть! Помню, этому «Шварценеггеру» я совершенно спокойно ответила: «Вы правы, я совсем в ту ночь про цвета забыла и потому дала неточное показание. Действительно, есть чёрный цвет, а ещё бывает и светло чёрный. Простите меня за безграмотность». Зал мне рукоплескал. Я почувствовала, как все судебные заседатели стали моими единомышленниками, нутром чувствовала их симпатию. И, конечно же, те, кто сидел на скамье подсудимых, получили по полной программе. А я ещё долго ходила сначала с синим, а потом и с желтым лицом.
Теперь, когда я рассказываю всем эту историю, мои слушатели глядят на меня глазами, похожими на те мои круглые ночные. У них для глаз тоже лица не хватало. Сначала они не верят, что о таком можно так весело и спокойно говорить, но, чуток погодя, хохочут ещё веселее меня.
И мне вполне понятно, отчего происходит у них такое восприятие. Ведь слушают мою «повесть» только те, кто знает, любит меня и искренне мне сочувствует. Все они вместе со мной радуются и не могут поверить такому ниспосланному свыше счастливому финалу. Ну, разве это не весёлый случай? Хорошо, когда всё хорошо кончается! …Нередко вспоминаю смешной случай с папкой моим. Однажды я стала невольным свидетелем, как мужики, даже самые сильные и выносливые, превращаются в детей… Как-то раз мой отец сломал ногу. Ой, что тут было-о-о!.. Несчастнее, угрюмее, беспомощнее и капризнее даже детей не бывает. Ему, конечно, было страшно осознавать себя таким бессильным. Больше всего он боялся оказаться нам с мамой в тягость. Для него, как я поняла, остаться хромым, было равносильно лишиться своего мужского «достоинства».
Но всего лишь одна моя фраза смогла изменить его настроение и, как ни странно, способствовала быстрому заживлению раны и окончательному выздоровлению. А сказала я ему с искренней улыбкой: «Поверь, папка, ты и не заметишь, как снова начнешь бегать да еще пуще прежнего смеяться станешь над своими сегодняшними дурными мыслями».
Сказала и забыла. А он никогда почему-то не забывал этого моего пророчества. На протяжении всей своей жизни, в самые безнадёжные моменты, которые когда-либо постигали кого-либо из нас, он вспоминал те мои слова и всякий раз заразительно хохотал. Потом обнимал меня, без конца повторяя: «Помнишь, помнишь, как ты мне говорила? Доченька, а ведь так оно и случилось».
И всё потому, что моя улыбка была искренней и сулила добро. Так зачастую вера даёт новый поворот к счастью, ведёт к выживанию, приводит к пониманию, что значимее, ценнее и дороже жизни – только сама жизнь.
А почему я научилась всё принимать в этой самой жизни на другой манер и по иному её ценить? Вот и расскажу вам сейчас ещё случай для полной убедительности, и вы немедля согласитесь со мной, как и с самой жизнью.
После окончания ВУЗа я получила интереснейшую работу. Это радость – любить свою работу и стремиться на неё, как на праздник. С этим, надо отметить, мне всегда везло. К высшему руководству приходилось ездить нечасто. Главное, когда я появлялась у них, все работники стекались со всех отделов на моё посещение. Щебетанью, юмору, анекдотам не было конца. Недолго, но колоритно проходили эти нечастые, но запоминающиеся встречи. Они всегда радовали наши молодые души…
Мне казалось, что с одной из женщин отдела мы сблизились душою. Бывает же, вот так без слов, негласно, скорее интуитивно, происходит внутреннее влечение и взаимопонимание. Потому вся моя лёгкая, совсем невесомая паутина из потока бесшабашного перелива слов, притягивающая многих, строилась, в основном, для неё.
Что-то авторитетное, глубокое, умное, было в её коротко звучавших речах. Именно так я всё и воспринимала при этих бурных встречах. Снова же появлялась я у них иногда через месяц, а порой и более трёх отсутствовала. От этого наши счастливые 15-20-минутки были ещё полнее и впечатлительнее.
Как-то раз, когда я была совсем не в настроении, первая, с кем встретилась, была моя тихо уважаемая «симпатия». С прежней улыбкой я подскочила к ней и только приготовилась настроить её на серьёзный, доверительный лад, как вдруг, без всяких прелюдий и объяснений, она меня остановила. Словно заранее ощутила мою потребность в её «жилетке». Взглянула в мои глаза и каким-то неуловимым движением, нет, не руки, скорее души, а, может, шестым или седьмым чувством она меня остановила:
– Не надо. Мы знаем и любим тебя всегда улыбающейся, весёлой, с юмором и без проблем. Какая ты есть, такая ты нам и нужна. При встрече с тобой наши горести тают, все проблемы становятся мельче. Очень серьёзно сказала мне она и уже чуть снисходительнее добавила:
– Знаешь, своих бед у каждого через край, сами утонули в них. Прости.
А дальше, как, вроде, и не было ничего, будто и не говорили. Я тут же включилась в себя всегдашнюю. Опять вокруг народ образовался. Так на зелёную полянку слетаются бабочки, жучки и паучки. 15-20 минутная незапланированная бурная встреча промчалась с невообразимым оптимистичным запалом.
Словом, всё было как обычно. Но плелась я к автобусной остановке вся в своих безответных мыслях. Что же получается? Значит, им меня только с подогретым весельем подавай? Пардон, мадам, но с проблемами вы нам вовсе не ко двору…
Однако следует отметить, что, проживая разные периоды жизненного пути, мы научилась вслушиваться в слова уважаемых людей. Мы научились анализировать, выкапывать правильные суждения. И я уже ругала себя за излишнюю доверчивость: «Она мне так симпатична, а с чего я решила, что и у неё аналогичное: Да кто я ей? Шут гороховый». По я всякому рассуждала: бичевала и высмеивала себя, понимала её, и, наконец, почти смирилась, удивляясь убедительности её слов.
Так случилось, что я к своему начальству сумела попасть спустя только шесть-семь месяцев. В смысле приколов всё было, как всегда, как по отработанному сценарию. Я все глаза просмотрела, всю голову скрутила, но своей душевной «симпатии» так и не высмотрела. Наконец, громко, с присущей мне самой весёлой интонацией, спросила:
– А где же Танюша?
– Её больше нет.
– Что, нашла другую работу? - совсем безучастно поинтересовалась я.
И тут, наконец, заметила, что все, вроде бы не нарушая общего приподнятого настроения, как-то странно отвели глаза. Меня словно ледяной водой окатило. В одну минуту мне всё стало понятно…
Перед глазами стояла мудрая, сильная, героическая натура – моя «симпатия». Она уже тогда всё знала про себя - что последние месяцы, а скорее, дни доживает. Мне страшно стыдно стало своих меленьких чепуховых неприятностей, которые тут же были бы забыты. А уж как я мечтала их посмаковать, разбередить души окружающим, увидеть искреннюю жалость к себе и своим капризам.
Теперь вам ясно? Никакими делами, деньгами, отношениями и любовью, даже самой безграничной, нельзя вернуть человеческую жизнь. Вот это – беда. Теперь понятно, что всё остальное может быть смешным? Оттого, что ЖИВЫЕ! Потому и умеем даже самое страшное вспоминать весело. А вот смерть близкого человека, даже почти чужого… Ни через года, ни через века никак не получается так, чтобы – с улыбкой. С весельем умеем, если без жизненных потерь. Разве нет? Но когда смерть…
УМЕТЬ беду пережить достойно тоже равносильно подвигу.
