Никита, Иванов сын, отслужив в армии, женился на городской. И как мать не была внутренне против – и невестка не такая, как она мечтала бессонными ночами – где бедра? Где сильные руки? Всего-то и есть, что милое личико, капитально подкрашенное. Ну, да делать нечего – пусть будет эта, чем никакой. Всегда опасалась, что неразговорчивый ее сын, умевший делать всё, что положено настоящему мужику, никогда не мог преодолеть в себе робости перед женским полом.
На свадьбе Полина Михайловна оттаяла: увидав, как сидят, прижавшись друг к дружке жених и невеста, поняла, что сын ее попал в добрые руки, пусть и не имеющие силы, нужной при дойке коровы или стирке на речке. Любит Никитку молодая жена с тяжелым для деревенского слуха именем Эльвира. По всему видать, что любит.
Ночью, когда буйство первого дня свадьбы уже затихало, новоиспеченная свекровь тихонько пробралась на половину молодых, и послушала под дверью. Осталась довольна услышанным: голосила невестка что надо. Стало быть, внуки не за горами.
Первое время Никита и Эльвира пожили в деревне у Полины Михайловны, а после перебрались в город. Ровно через девять месяцев после свадьбы у них родился сын, которого назвали в честь деда Иваном. Свекровь нарадоваться не могла такому счастью: раз в месяц приезжала к сыну, привозила обычных деревенских подарков, с удовольствием тетёшкала внучка. Однако, уловив хоть малейшую нотку напряжения в семье сына, тут же спохватывалась и катила обратно в Сосновку, чтобы через месяц опять вернуться в город с мешком, набитым снедью.
Через три года Эльвира родила еще одного сына, которого окрестили уже в честь деда по её линии – Борисом. Сын о летнюю пору привозил жену и детей в деревню, где пацанятам было приволье, а невестке – отдых от заполошной городской жизни и отравленного заводами воздуха. С матерью мужа не ссорилась, хотя всегда ужасалась антисанитарии, как ей казалось, царившей в деревенском доме. Хлопотала по хозяйству, помогала свекрови наводить чистоту, но сколько тряпкой и щеткой ни возила, все оставалось на своих местах: грязь у порога, потёки на печи. На том и смирилась. В конце концов: не само же оно марается? Двое хулиганов день-деньской носятся по округе, тащат в дом с улицы на ногах и руках грязищу.
В зиму, когда Ивану исполнилось пятнадцать, неожиданно для Полины Михайловны в деревню нагрянул сын. Был хмур, немногословен. Попросил лишь мать поехать с ним в город, помочь по хозяйству - заболела Эльвира. Перепуганная насмерть, она собрала дрожащими руками свой «ридикюль», как насмешливо звал Никита ее самодельную сумку, и уселась на заднее сиденье сыновых «Ауди» - не любила ездить спереди, боялась несущихся навстречу на огромной скорости автомобилей, ждала, что вот-вот случится неминуемое. Но все обходилось благополучно, как, впрочем, и всегда. Сын был очень хорошим водителем.
По требованию матери Никита первым делом в городе направил свои «Ауди» к больнице. Внимательно исподволь осмотрев невестку, свекровь пришла к заключению, что ничего серьезного, выздоровеет. И, вручив Эльвире гостинцы, купленные по дороге, заспешила к внукам. Оба с радостными воплями кинулись на шею, чем растрогали бабку до слез. Успокоившись от переживаний, Полина Михайловна занялась домашними делами.
С утра все выметались из квартиры – дети бежали в школу, а сын ехал на работу, где он делал успешную карьеру. Как-то, разбирая бумаги на его столе, Полина Михайловна обнаружила конверт с фотографиями, на которых ее Никита пожимал руки людям с очень известными лицами. Но фамилию только одного из них она знала точно: Степашин. Запомнила по телевизионным упоминаниям. Оставшись одна, пожилая женщина метр по метру «вылизывала» квартиру.
Через дюжину дней, когда подходила пора новогодних праздников, из больницы выписалась Эльвира. Свекровь устроила праздничный ужин по такому случаю, наготовив разных невероятно вкусных вещей. После застолья, когда братья, объевшиеся, лежали на диване и отдувались, а сын, удовлетворенно хлопнув по крепкому животу, отправился на площадку курить, Полина Михайловна, стараясь не обидеть невестку, высказала ей:
- Все у тебя в доме хорошо, доченька. Только вот хочу тебе попенять: нельзя так запускать посуду. Это ж я сколько сил потратила, пока все отчистила?
- О чем вы, Полина Михайловна? – встревожилась Эльвира.
- О посуде, о чем же еще? Пойдем, покажу! – улыбаясь, она потянула невестку за собой на кухню, куда та еще не заходила – как приехала из больницы, тут же попала за стол, - вот, полюбуйся, как я все отдраила! – протянула Полина Михайловна Эльвире сковороду.
Эльвира держала в руке свою любимую сковороду «Тефаль», но не узнавала ее, потому что посудина сверкала, давая блики на стены. Все тефлоновое покрытие было напрочь снято.
- Чем вы её? – только и нашла, что спросить невестка.
- Содой пыталась, да такая закопченная была, что я сходила во двор, на площадке набрала чистого песочку и им, видишь, отодрала, - радостно поясняла свекровь, - а то ведь прямо неудобно: такая у вас с Никитой квартира, все блестит, а сковородки – черные, хуже, чем из пода печного.
- Так вы … и другие тоже … «отдраили»? – голос у Эльвиры сел.
- А как же! – радостно сообщила Полина Михайловна, наклонившись к духовке, и вынимая оттуда еще две сковороды, доведенные ее руками до нужного блеска – старалась полдня, так хотелось успеть к возвращению Эльвиры. - Нравится?
- Очень…, - вздохнула невестка, стараясь не выдавать истинных своих чувств.
В этот момент в кухню вошел Никита, увидал в руках жены сковороды, и открыл было рот, чтобы высказаться, но поймав взгляд жены, лишь приглашающе сделал отмашку – дескать, «пройдемте, дамы, чай на столе».
Ночью, прижавшись к мужу, по которому ужасно соскучилась, Эльвира, утомленная ласками, прошептала Никите в ухо:
- Ты маме не говори ничего про эти дурацкие сковороды, мы после ее отъезда другие купим.
- Хорошо, Элька, не стану ее расстраивать.
Эльвира уснула, устроив свою голову на плече Никиты.
На следующий день в магазине «Посуда», куда перед отъездом Полина Михайловна зашла, чтобы приобрести новый чайник со свистком – старый угорел – она увидала точно такие же сковороды, как у невестки на кухне. Они были черным-черны. Страшная догадка мышью пробежала в голове. Краска кинулась в полное лицо, ноги перестали держать на земле ровно.
Опрометью Полина Михайловна бросилась в сторону автостанции, где успела купить билет в уходящий автобус, на котором и отбыла в Сосновку, не попрощавшись с родными. Всю дорогу она безутешно плакала, а сердобольная соседка по прозвищу Савелиха, успокаивала ее, гладя заскорузлой ладонью по набухшим венам натруженных рук.
Вечером того же дня темные улицы деревни осветили мощные фары «Ауди».
