Писал SMS-ску, приткнувшись у поручня вагона метро. Тесно было… Тётка в красном пальто стояла так близко к нему, что казалось, причём казалось мучительно, садняще – она заглядывает в текст.
- Извините, - поднял на неё глаза, - не могли бы вы не смотреть на меня?
- Я? Я не смотрю…
- Ну, как же…
- Молодой человек, если вы нездоровы, лечиться надо!
Не стал отвечать. Отправив SMS-ску, вытиснулся в потоке других из вагона – просто человек, запятая глобального текста толпы – немолодой уже человек, отправивший SMS-ску самому себе, ибо больше некому, идущий домой, мечтающий избавиться от адского ига метро.
Что ждёт его дома? Знакомый колор стен и мебель – верная, какими бывают собаки, только неживая. И всё знакомое, неживое, и он один жив среди предметов – жив, одинок, растерян в жизни…
Не сделает ли он чего над собой? Не совершит ли самоубийства? «Нет, нет…» - бормочет он, любуясь византийски-роскошной осенью, золотом солидов, украденных из казны, огибая сине-серые лужи с клочками – как нечистая вата – облаков и красными ягодами рябины.
Рябина, не плачь! Я и сам готов заплакать, ибо кусты кажутся надписями на незнакомом языке, похожем на идиш. Но не прочитать, не прочитать эти надписи – эзотерические, поди…
А лифт долго не едет, и лицо в стенной прозрачности зеркала, размещённого в лифте, знакомо настолько, что неприятно щемит в груди…
