Если вы когда-нибудь оказывались прикованными к больничной койке, а рядом еще пять-шесть таких, как ты, бедолаг мается, то уже спустя два-три дня вы наверняка будете знать вся подноготную твоих соседок, независимо от возраста, вероисповедания, внешности и семейного положения. Болезнь, как ни что другое, объединяет людей по несчастью, сближает и делает понятными и понимаемыми ситуации, в которые попали обитатели больничной палаты. Ведь хвори, как не оглядывайся на наследственность, образ жизни, достаток, наваливаются на нас тогда, когда, как поется в песне, «пересилить беду уж невмочь». Семейные неурядицы, конфликты с детьми, измена мужа, чей-то злой навет или клевета - сколько причин, о которых пациентки лечащему врачу стесняются рассказать, но как раз они, эти причины, являются истинными, навлекшими недомогания, а затем и расстройство организма, утрату жизненного равновесия.
И если женщина не выговорится, не изольет душу, болезнь может затянуться надолго. Увы, психологической службы у нас в больничках нет и, видимо, появится не скоро. А помогать друг другу надо, вот и выслушивают поздними вечерами бабоньки исповедальные истории, утешают, негодуют, дают советы – каждая, сообразуясь со своим опытом, наблюдениями и житейской сметой.
Запомнились несколько самых ярких и необычных историй. Женщины, которые их поведали, давно выздоровели, как-то утрясли свои проблемы, мы до сих пор, встречаясь на улице, раскланиваемся. И я всякий раз вспоминаю их рассказы, видно, зацепили чем-то, а вот чем, судить вам.
…Надежда Сергеевна попала в травматологию с проломленной головой. Соседка, завалившись вечером к ней навеселе, попросила в долг стольник на бутылку. Не получив ничего, от огорчения, а скорее всего, от своего злодейского характера, махнула сумкой, в которой были гирьки из магазина, где она работала продавцом. И, то ли ненароком, а может, совсем не случайно, нанесла сокрушительный удар хозяйке квартиры.
Первые дни эта немолодая, но по-прежнему привлекательная женщина пребывала в каком-то одурении. И не от травмы, а от обиды. Все больше молчала, но однажды, когда мы всей палатой выпроводили настырную обидчицу вон (она пыталась упросить Надежду Сергеевну забрать из милиции заявление на нее), нашу соседку как прорвало. Закинув за голову красивые руки, упершись на подушку, она начала свое повествование...
...Жила Надежда на берегу Дона. В рыбацкой семье. И жених, Вася, тоже был из такой же работящей семьи. Перед войной поженились. Надежде едва исполнилось 16 лет. Семьи тогда были большие, молодым приткнуться негде. Две недели Василий, как кот, стерег момент, чтобы уединиться с милой Наденькой. Был ласков, нежен, будто чувствуя, что сладкое его счастье этим вот разом и оборвется. Сердце, видать, чуяло, что война-разлучница помешает их тихому и светлому счастью, поэтому просил юную женушку его не забывать.
Наутро проводила на станцию. Увез военный эшелон Василия, и больше Надежда о нем ничего не слышала. Даже письма не было. Потом уже узнала, что рухнул состав в реку вместе с обрушившимся во время бомбежки мостом. Погиб ее суженый, оставив после себя светлую память - дочку Зиночку.
На молодую статную Надежду кто только не засматривался, а она долго ни на кого не обращала внимания. Все Василия своего ждала, а когда все надежды угасли, встретился добрый человек.
Любила ли его? Детей нажили, значит, любила, но перед глазами почему-то Вася вставал будто живой. «Второй-то мой, - вздыхая, вела рассказ Надежда Сергеевна, - знал, что в сердце у меня убиенный Вася. Крепко обижался, под хмельком и поколачивал, ревнуя меня к мертвому. А я, я себя не могла пересилить долго, до тех пор, пока не родился сынок Васенька, с синими, как у моего Василия, глазами, даже походка его была».
Однажды муж домой не пришел. Надежда заволновалась, стала искать. Оказалось, недалече ушел. У соседки ночует, на работу ходит, зарплату ей приносит, в родной дом ни ногой. А когда законная жена попыталась поговорить о детях, об алиментах, сказал, как отрезал: «Ты своего мертвого забыть не можешь, а я, между прочим, живой человек. Нашел такую, которая меня любит». С тем и расстались.
Подняла Надежда Сергеевна детишек: выучила Зиночку, Вася по военной части пошел. Старшие стали работать кто на винограднике, кто в море - трудолюбия никому не надо было занимать. Семьями обзавелись, а там и детками, и осталась еще молодая бабушка Надя в просторной хате одна. Скучно ей стало, и решила она сняться с обжитого места, вслед за старшей дочкой подалась в чужие края. Зинаида, получив квартиру в нашем поселке нефтяников, махнула на Север, а маму попросила жилье с добром нажитым покараулить.
Снова одна? Ну, нет, решила Надежда Сергеевна, подыщу-ка я себе мужика, и будем мы коротать дни без изысков и претензий друг к другу. Нашелся такой, на целых десять лет моложе. Разглядел в женщине и синий свет прекрасных ее очей, и статность, и милый кубанский говорок, и ее чистоплотность, хозяйственность, неутомимость, а еще нерастраченную нежность и доброту. О себе почти ничего не рассказывал. Только оговорился, мол, и среди множества людей можно быть одиноким и сирым.
Приняла его к себе Надежда Сергеевна не сразу, с опаской, с каким-то тайным сомнением. Сердце-вещун предупреждало, да не прислушалась. Душой и телом потянулась к Роману, словно угасающая свеча на ветру. Пламя то поднимется, то наклонится, мигнет, почти угаснет, но вдруг выпрямится, загорится ясным и ровным светом, как и ее последняя утеха и любовь.
Разницу в возрасте не чувствовала. Она словно сбросила постылые годы одиночества, буквально летала по квартире, пока дожидалась своего Ромашку с работы. Поужинав, шли в ближний парк, на прогулку, заглядывали к друзьям, ходили в кино, просто бродили по вечерним улицам.
Все было замечательно до той поры, пока в один из вечеров не встретился мальчонка, чем-то неуловимо напоминающий Романа. «Отец, - насупившись, проговорил он, - мамка заболела. Нам со Светкой плохо. Вернись домой. Без тебя мы пропадем, маму выпишут не скоро. Я за вами долго ходил. Боялся подойти». Роман сразу напрягся, плечи его сникли, и весь он съежился, точно проколотый футбольный мяч. «Надюша, пойми», - попытался он тут же объясниться, но она, заметив тоскливый взгляд сынишки, сказала: «Я ничего не знала. Теперь знаю. Отец ваш вернется. Обязательно. Прямо сейчас и пойдет», - и легонько подтолкнула Романа к сыну.
На звонки, записки, письма она не отвечала, а когда они с Романом столкнулись в магазине, едва кивнула головой. Наметанным взглядом заметила и темные полукружья под глазами, и помятую, непростиранную рубашку, и тоскливый взгляд. Готова была кинуться к нему, увести к себе, утешить, приголубить, боль его, как свою принять. Да просто выслушать и понять. Но пересилила себя.
Незаметно подкралась старость, все дальше и дальше уходили образы ее трех, таких разных мужчин, о которых Надежда Сергеевна, заканчивая свой рассказ, высказалась несколько поэтично: «Они для меня были как огонь, вода и медные трубы. И не жалею, что через все это прошла, пережила, есть что вспомнить, о ком взгрустнуть. И я любила, и меня любили - разве не это называется женским счастьем?»
