Винченцо Мантуанский на монете
В шесть доппий. Потускнело серебро.
Каким Винченцо был на оном свете,
Где зло порой похоже на добро?
…я выиграл иль проиграл? Не знаю…
Я на монету старую смотрю.
Шедевром дорогущую признаю,
Что безразлично дням… календарю…
В жабо Винченцо, волосы струятся,
И плотно сжаты губы, любит власть,
Ещё, поди, балы – и наслаждаться
Всем, что предложит, обольщая, страсть.
На реверсе собака – сгустки мышц, и
Высокая, свирепая, как волк.
Меня порою траурные мысли
Изводят, но и в оных – скрытый толк.
Собака на монете грандиозна,
Что за работа! – залюбуюсь я.
Сверкает нечто в лабиринтах мозга –
А вдруг (да брось!) разгадка бытия?
Шесть доппий – номинал таков монеты…
Гляжу я в монитор, почти забыв
Действительность, борьбу с потьмою света,
И грозное ветвленье перспектив.
Доппия - золотая монета итальянских государств равная двойному испанскому эскудо и двойному дукату. Как двойной дукат, доппия впервые чеканилась при Галеаццо Марии Сфорце (1468 - 1475) в Милане почти из чистого золота весом 6,9 грамм. Впоследствии доппия вытеснила из обращения лучшие итальянские двойные дукаты.
Как двойной эскудо, доппия появляется в монетной системе Генуи, Венеции, Мантуи, а также в папской серии Рима и Болоньи.
Двор в Мантуе был одним из блистательных в Европе. Гонзага покровительствовали людям искусства, и при их резиденции всегда могли найти приют художники, скульпторы, поэты и писатели. Именно в Мантуе начинал свою карьеру Рубенс.
В 1628-31 гг. Гонзага – многолетние властители Мантуи - сумели удержать владение Мантуей во время Войны за мантуанское наследство, однако к началу XVIII века стало ясно, что род угасает. Под новыми правителями из младшей французской ветви семьи город постепенно пришел в упадок.
Монеты Мантуи времён Гонзаго – материальные сгустки, передающие нам атмосферу того времени – пронизанного красотой и коварством, жестокостью и нежностью.
Ярчайшим примером мастерства минцмайстеров этого периода италийской истории является монета в 6 доппий. Монета – подлинный шедевр, перл мастерства, совмещающий чёткость и строгость, красоту и точность, тонко намекающий на зыбкость бытия. Властность и капризность чуть ли не единственного дошедшего до нас изображения правителя словно приоткрывают канал в ту жизнь – условный, зыбкий проход ко двору герцога, пышному и роскошному, с пенящимися балами, с непременными интригами закулисья, где действуют персонажи в пёстрых, богатых одеждах, в жабо – так виртуозно переданным на монете.
Собака на реверсе изображена с мощной достоверностью; сгустки грудных мышц трактованы минцмайстером, возможно, несколько утрированно… Дог ли это? Или мастиф – порода, выведенная по легенде придворными умельцами семейства Борджиа для дополнительной охраны своих владений? Так или иначе, кольцо на ошейнике, наверное, имело символы Гонзаго – таинственные и сложные, как изощрённый сон.
