Незримыми иглами мороза исколотый воздух искрится и сверкает. Точно январь вывернул шубу и набросил её на город. Свинцовой белизной белил блещущие дороги, тропы, проулки; расплетая шагами сеть дворов, смотришь на заснеженные детские площадки, опушённые деревья и кусты – напоминающие милых, сонных медвежат.
Всё несколько сонное – и дома кажутся такими же, дома, в ранних сумерках наливающиеся медово-янтарным свечением уюта: новогодние праздники ещё длятся, ещё накрываются столы, приходят гости.
Но до сумеречных пепельно-розовых полос ещё есть время, и, минуя дворы, спускаешься по горбатому, истоптанному каблуками мостику в пышный лесопарк.
Река не замёрзла, и курится она, плывёт белый пар, и комья снега по берегам кажутся замёрзшими утками.
Хрустят сметанные тропы, ярусами сверкающей на солнце белизны поднимаются древесные заросли, и в густоту ту войти и страшно, и соблазнительно: завязнешь в обилие снега.
Мороз искрится, сыплет мелкими иглами в лицо, и изо рта – точно вылетают маленькие драконы, волшебник ты, как будто, способный дыханием изменить к лучшему… Мечты не замерзают, даже на январском яром морозе…
Река струится – коричневатая, ленивая, тоже, как будто, полусонная; иные древесные стволы арочно нависают над ней, и с них иногда срывается розоватое снежное серебро…
Тропинка вдоль реки длится и длится – как длится радостное вино праздника, но, через какое-то время, город снова предъявляет свои права: бодро-звонко катятся трамваи, движение машин бурлит, точно альтернативная река, и разлив небольшой площади завершается холмистой местностью, на которой громоздятся недавно отстроенные многоэтажки…
Плазма жизни течёт, мороз не в силах сковать её, как не хватило у него сил справиться с речкой, вдоль которой будешь возвращаться домой, вспоминая, перебирая в памяти, как бусинки, все детали снежной роскоши, богатого её разнообразия…
