СЦЕНЫ – ВЫДУМАННЫЕ И РЕАЛЬНЫЕ
- Ещё скажи, что в советское время невозможно было достать Чехова и Толстого! Да и Кафка какой-нибудь издавался, а нынешняя бесконтрольность, с триумфом пошляков, гламура и глянца, с телеведущими в роли властителей дум хуже в тыщи раз…
- Ну, ты ещё про рай на земле расскажи – советский-то…
- Про рай не буду. Но утверждаю, что брежневское двадцатилетие было наивысшим на сегодняшний день цветением страны – относительно спокойное, вегетарианское то есть, время тотальной социальной защищённости, тысяч кружков, тысяч замечательных НИИ…
Они пока разговаривают – постаревшие, полинявшие одноклассники, сошедшиеся после школы.
Пока ещё – да. Потом, тот, нашедший высшее цветение в брежневском времени, разглядывал у второго модели машин – он, одинокий, все силы, деньги и время тратил на коллекционирование, и нагромоздил в маленькой однокомнатной квартиры внушительные стеллажи, заполняемые по мере покупок.
Крупные модели переливались глянцевыми боками, смотрелись важно.
- Гляди, Студебекер какой!
И гость вертел, рассматривал, и, вдруг, нечаянно, конечно, выронил, отломилась антенна.
С тех пор отношения, естественно, дали трещину, вернее – сумму мелких: всё звонил, требовал оплатить, тот посылал, говорил нечем, и нечего было в руки совать, и вообще – столько накупил, не всё равно: есть антенна, нет.
…он сам монеты собирал, и был литератором, довольно известным, если ориентироваться на поля интернета.
Однажды, в нумизматическом магазине, продавец, всё приглядывавшийся к нему, спросил: Извините, а вы...?
Дальше следовали имя и фамилия.
- Ну да, - ответил, - вы видеть часто интернетом пользуетесь.
- Да, гордимся, что у нас такой клиент. Вы же и о монетах писали здорово!
- Было дело!
- Знаете, руководство приняло решение сделать вам подарок – мы можем позволить себе это. Вот вам два ферейнсталера – надеемся, не откажитесь.
- Что вы – буду рад!
- И ещё бы мы хотели опубликовать на сайте ваши стихи о монетах. Как вы на это смотрите?
- Согласен…
Он возвращается домой, ощупывая в кармане купленный сейчас чешский юбилейник, выдумывая только что описанную сцену, и думая, что в советское время вполне смог бы жить литературным трудом.
А про занудного приятеля-одноклассника и не вспоминает больше.
ПЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
Нагромождение, пестрота, избыточность товаров торгового Вавилона – магазина из системы Метро – завораживали, но только его: сочинителя, а жена, Надежда, и организовавшая будущую поездку, действовала быстро, привычно нагружая толкаемую им тележку.
- Где же уголь взять? – поинтересовался неожиданно, когда она покупала массу нарезки.
- А там, чуть дальше, сейчас найдём.
Кассы, быстро стрекача, пропускали много народа, и таким изобилием набранного было не удивить.
Он тащил сумки, шуточно отдуваясь, к маршрутке: Витёк, хозяин которой, и приятель Надежды, обещал отвезти в охотоведческое хозяйство, а потом забрать.
В машине уже сидел Виталик – худой, весь заострённый, много пивший в последнее время (ах, Виталик, Виталик, не поверить, что умер с перепоя – добрый, всегда готовый помочь… как так…).
Но тогда, едва сели, Александр, то бишь, сочинитель, открыл тотчас бутылку, достал пластиковые стаканчики, разлил водку – несмотря на одиннадцать утра.
И понеслась маршрутка по заснеженным калужским улицам и переулкам, понеслась, петляя и сворачивая, притормаживая, чтобы подхватить очередного приятеля.
Коля загрузился – с сумками, - как всегда, пива уже закупил изрядно, улыбающийся Коля – сосед и одноклассник жены, с каким познакомился двадцать лет назад, на дне рожденья… тогда ещё не супруги; и много пивали с Колей, шлялись по Калуге, и мирно бухтел тот, живописуя жизнь со стариком отцом – корявым тираном, коли в сущности, так и не давшим ему создать семью.
Но тогда февральским солнечным утром, Коля был доволен, предвкушал славный отдых.
Макаров ждал возле угла большого дома, а когда сел сразу завёл нечто о работе – трудился на Скорой помощи, в Москве (где собственно и жили Александр с Надеждой, наезжая в Калугу к родственникам и друзьям) но обитал здесь – в Калуге, и тоже одиноко: семья не получалась.
Потом загрузились две подруги, одна с гитарой: чудесно пела романсы.
Выехали из города, и потянулись заснеженные, чёрно-белые леса, и засверкала крошка, розово серебрясь…
…а где села бывшая жена Виталика? Не вспомнить уже…
Но вход в хозяйство сиял дорогами, темнел зданиями, поднимался обширными вольерами; и, когда шли к зачехлённому белым пруду, вокруг которого громоздились полуоткрытые домики, Александр встал, любуясь кабанами: пятачки их, влажные и мягкие, лоснились, мелко, мускульно подрагивая.
Виталик сразу взялся за огонь, а Александр с Надеждой пошли в другой дом, за шампурами, и несли их странно: будто металлические цветы.
(Ах, каким же будет их малыш? Не представляли оба…).
Огонь прогорел, угли получились, на деревянных столах громоздилась закуска, и водка наливалась бесконечно, помимо пластиковых стаканчиков, кто-то захватил и чашки и кружки; Коля пил вперемешку, как всегда – водку с пивом.
Солёные огурцы хрустели, хлеб ломался, мясо истекало соком, разговоры плелись, мешались, уходили вбок, в сторону.
- Коля, пойдём на зверей ещё поглядим, а?
- Тут медведь ещё должен быть.
- Так зима. Спит, наверно.
И шли по сметанно-белым дорожкам, шли под кочерыжный хруст, и, опьяневший уже Александр, спотыкался, а Коля поддерживал его…
Возвращались, сочинитель сидел у толстых перил, глядел на покровы льда, потом вниз, на черневшую у свай воду.
Ели черно зеленели вдали, запорошённые дубы, казалось, дремали, храня тайны древесного рода, а ещё дальше деревья сливались в славную панораму, и не различить было, где, что…
Пела романсы подруга, и голос звучал сильно, уверенно, и гитара вибрировала, выражая сокровенное, душевное.
Жена – Надежда – была на третьем месяце. Пять лет спустя очаровательный, бело-золотистый малыш ещё спит в утренние часы, когда вспоминалась поездка, когда записываешь кратко, точно скользя по снежной дорожке, переводя в слова остро всплывшие впечатления; он спит, сопит, и сегодня не пойдёт в сад: будете гулять, повезёшь его на санках, кататься с гор, и очевидность того, какой он теперь – малыш – превращает прошлое в зыбкость, в клочки картинок, напоминающие вымпелы, или флажки, …
