СИМФОНИЯ КОНЕЙ

Конский топот… Слышишь, кони мчатся! Мудрые – у Свифта – мне милей, С ними обречён не повстречаться, Нитку жизни для среди людей.
Жеребёнок так резвиться может, Будто сущность бытия постиг. Точно для него небесный Моцарт Зазвучит, и мудрость ветхих книг.
Кони… Гроздья мускулов тугие, И глаза, вбирающие мир. Ах вы, кони, кони дорогие – До чего же он порой не мил.
Как вас били бедные, хлестали, Будто вы – игрушки для людей! Точно злые люди отрицали Преданность волшебную коней.
Проросли из вас кентавры – было Это на античных берегах. Двойственность изрядно погубила Мыслей и людей. Ушли во прах.
Глянь-ка – деревянные лошадки Карусели: малыши летят Вновь по кругу – счастье без оглядки, Ибо детство отрицает ад.
А симфония коней судьбы порою Не слышна, совсем приглушена – Всё равно даётся нам живою И великолепною она.

Я зеркалом вас отражу: Попы – тупые от обжорства, И скряги – тощие, как жуть, И знать, исчадия притворства.
Я весел, пусть корявый мир, И инквизиция жестока. Я пытку знал, чей норов мил, Попозже объясню насколько.
Я зеркало. Глядите, а? Себя ужель не узнаёте? Душа у многих не жива За счёт чрезмерно жадной плоти.
И всё же песенку любви Исполнить стоит, коли солнце Играет – лучики лови. Смеюсь я, раз оно смеётся.

Как там? Быть может, ждёшь меня, Отец, коль так давно ты умер? А я вхожу в дыханье сумерек, Пройдя пределы жизни-дня. Сколь видел, как его прошёл? С тобой мы не договорили. Мой путь был скучен и тяжёл, И обстоятельства давили. С тобою встреча – род мечты… Мол, открываешь дверь и входишь. Я спрашиваю: Это ты? - Я! – улыбаешься, и топишь В улыбке мой внезапный страх. Смерть, может, из ряду иллюзий? И ждёшь меня на небесах, Пока я слух терзаю музе?

В царствие малышей Нету тёмных страстей.
На площадке, где лихо закручены горки Утром только один малышок с отцом. Утро марта. И снег по краям прогорклый. Малышок по винту синей горки слетел, молодцом.
Он смеётся, по лесенке пёстрой карабкаясь, И отец пожилой улыбается сыну в пандан. И кому тополей-великанов не ясно из, Что чудесно всё, даже бессолнечность вряд ли изъян.
Ибо в царствие малышей Нет свинцовых страстей.
Вот малыш устаёт, и, скатившись в последний раз с горки, Тянет ручку отцу, и идут по большому двору. И мои, как отца, размышленья не могут быть горьки В эти миги, хотя и не знаю, куда попаду, как умру.
Ибо царствие малышей Нежно соткано из лучей – Золотистых, звенящих И таких настоящих.

Больной теряет стыд. Ни до чего Нет дела, кроме собственного тела. Морщинистое, как в пыли чело, Страх ум проел, а жизнь болезнь подъела. И с человеком делают всё то, Что если виделось, то лишь в кошмарах. И молодых касается, старых, Коль каждый перед вечностью – никто.

Из корня общего растут И облака, и человеки, И реки, водный свой маршрут Свершающие. Даже реки.
Всеобщности мы этот ко- рень увидать не можем, люди. Любой из нас – как смесь в сосуде, Ей до нектара далеко.
Кто видит, если я пишу Один в квартире? Иль деревья? На тополь снова погляжу, Припомню после смех детей я.
Кто видит пишущего? Тот, Кто надиктовывает строчки? Иль – обольщенье одиночки Сие? А точка, как итог.
Но за итогом – новый путь, И ко всеобщности движенье, В законах коей скрыта суть Духовного коловращенья.