К 100-ЛЕТИЮ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

За выстрелом Гаврилы Принципа Мир лопнул, как огромный шар. Где центры ныне, где провинция? Один везде кровавый жар.
Верден и Гродек, и на Сомме Сверхбитва – всюду груды тел. Что выжить ныне важно кроме? За бой ты, выжив, постарел.
Мы лесом шли, а дальше – трупы, Стоят, лежат, глаза черны. Язык того искусан. Глупо Погибнуть, дико без вины.
Стоят потравленные газом. Мы танки видели – страшны: Он дулом пялится, как глазом. Тела – мешки в крови они.
Вода коричнева от крови, Во рвах останутся тела. Что ныне выжить важно кроме? Над миром бьют колокола.
Казаки на австрийцев мчатся, Мелькают сабли, палаши. Имею? Нет? Подобье шанса Я на спасение души?
Казацкие кололи пики, Чечекал дико пулемёт. В Европе дан многоязыко Род человеческий. Наш род.
Европа вспучена войною. Ей взрезана. Огонь и дым. Смерть – это навсегда: такою И мне даётся, и другим…

1 Вскользь - по каске австрийской - шашка, Увернулся – умел – австрияк. Выстрел грянул, и Вересов Яшка Пал с коня. Распростёртый мертвяк. Сколь бездарна атака, столь много Павших… Этого конь растоптал. Суть едва ли понятна итога, Чёрной кровью итог замерцал. Налетали, зверея, казаки, Пулемёты чечекали зло. Вот увечные трупы в овраге. На войне не бывает светло. В речке любо купаться… Песочек. Братья встретились в теме войны. Предстоящее слишком… не очень, Но надеждою души сильны.

- Робею, нам с утра в атаку. - Спи, спи, Егор. – Я не могу. С утра свежо… Ах, дать бы тягу К родному Дону, бьёт в мозгу. Австрийцев цепь сереет дале, Стрельба, стрельба… И – конный бой. Кровь, смерть – они всего детали. Не выжить нам, Кузьма, с тобой. Убили? Нет, очнулся ночью Казак… Добрался до своих. Теперь он видел смерть воочью, Не любит оная живых. В Галиции погибли эти, В Валахии погибли те. Что кроме смерти есть на свете? Взывай бесплодно к высоте…

Мы мёртвой армии вожди – Стихами вводим в память жизни. И мы – поэты – впереди, Поскольку не бываем лживы. О жертвах Первой мировой, О мёртвой армии пишу я. Забытых, проклятых войной Я снова в жизнь введу земную. Мелькают лица, имена. На времени лице железном Отпечатлелись. Жизнь одна, Но вверена различным безднам. Распятых, сожранных войной Поэты ныне воскрешают - Забыть о Первой мировой Всем равнодушным помешают.

О павших в бою офицерах полка, О проволочных загражденьях, И о цеппелинах, чья мощь велика Припомнят. - В тот облачный день я Погибнуть бы мог, но я выжил. Я жив! Седые, хотя молодые. Сидят, выпивают, вовсю накурив, Счастливые тем, что живые. Они офицеры. И день белизной Свободы мерцает, как счастье. Их души изрезаны долгой войной. Страданье, срастившее части Их душ, позабыть позволяет вино. И вот офицеры пьянеют. А то, что погибнуть им всем суждено – Погибнуть красиво сумеют.

Память может быть и вот такой – О солдатах Первой мировой - Камушки - как эшелон вернулся, Эшелон живых пришёл домой. Словно день от радости качнулся. Камушки в музее наших дней Силою отмечены витальной Камень памяти добавь своей, Пусть нелепо жил ты сам – банальный. Камушки живых солдатских дней Первой мировой – столь инфернальной.

Цеппелин в свинцовых облаках Зависает, цель его – разведка. Исчезает, будто в небесах Растворился. Видели не редко. - Гля, ребята – ну и колбаса! С Дона паренёк пока дивится. Цеппелин повис, он серебрится, Туша светом отливает вся. Капли бомб текут по небесам, В смерти обращаясь очень быстро. …выжил я, а как? Не знаю сам… Многое в войну со мною было. Цеппелины видел, и они Страхом часто наполняли душу. Лента дней, и были эти дни Страшными, Порой – и вспомнить трушу… Грозным облик цеппелинов был, Бомбы в недрах – смерти в сжатом виде. Бомба в дом – и уничтожен быт… Сын убит, и с ним отец убит.
Смерть в кругах войны – извечный лидер.

Гул слышу Первой мировой – Гул тектонический, подземный: Не забывайте никогда О нашей участи плачевной: Солдаты мёртвые – а к нам Они взывают, как живые. Забвение убитых – грех, Забудем – значит: никакие. Они ушли, чтоб жили мы! Подземный гул солдатской боли. Гул слышу Первой мировой В земной любви, в земной юдоли…

Артподготовка пробивает В защите немцев брешь за брешью. Пехоты волны. Ощущает Себя солдат порою вещью, Цена которой столь условна… Впервые применили танки Британцы — вон ползут неровно, Страшнее не было атаки. Чудовищно чернея, танки Ползут замедленно, упорно. Из их коротких пушек зёрна Смертей засеяны в реальность, Которой истова брутальность. И воды Соммы буроваты — От грязи, от солдатской крови. Убитые не виноваты — Врастают в землю, будто корни. Встают живые из окопов, Свинцовым криком заглушая Свой страх, что ест мозги жестоко, Смерть, как награду, обещая.

Собор в Амьене — белый лебедь, Сквозящий готики полёт — Мешками — в них песок и щебень — Заложен. Невозможен вход. Заложен серыми мешками, Чтоб не калечил артобстрел. Собор соединён с мирами, Закрытыми от наших тел — Для душ сии миры открыты. Идёт война. Гремит война. Собор обложен деловито, Коль жизнь его настоль важна.

Шрамы Первой Мировой на теле Терпеливой (так дано) земли. Страшною война была на деле. Тьма велела разуму: Замри. Танки - неуклюже и громоздко — На окопы пёрли, тяжелы. А окопы, как извивы мозга, Где ветвится страх — отродье мглы. Субмарины корабли взрывали, Омраченье вод сие влекло. Люди позабыли вертикали, Будто свету высоты назло. Канонада воздух разрывает, На пласты земли плескает кровь. А с аэропланов наплывает Смерть, пороча веру и любовь. Первой Мировой черны руины. Сложно книгу памяти читать. Не читать нельзя — коль из глубинных: Заставляет нашу жизнь менять.

Звучит «Прощание славянки». Звучит — хотя и нет войны. (Война представит мир с изнанки, Каким увидеть не должны.)
Проходят войны — полосою Смертельных, адовых дождей. Но остаются песни — скрою Волненья слёзы — так верней.
И вот «Прощание славянки» Из репродуктора звучит. Иду по парку. И словами С мотивом счастлив я навзрыд.