Одиночество может быть квадратным, может быть круглым; напоминает капсулу, но никогда – из хрусталя, всегда – из чего-то прочного, что нельзя раздробить.
Так ощущающий, и плюшевого бегемота, некогда подаренного женой – забавного, толстенького бегемота с завитушкой хвоста и лукавыми пластиковыми глазками – способен избрать в собеседники, даже и не собеседники, а чувствовать его ближе всех…
Форма сумасшествия?
Скорее эскапизм, невозможность найти язык с окружающей явью…
…старики жили в двухэтажном доме, очень старом, в провинции; дом был связан с женою основного классика, хотя, как – не вспомнить уже…
Дом помещался в маленьком переулке напротив старинной, двухъярусной, пугавшей в детстве церкви – тогда вообще, все они, казалось, связаны только со смертью, скорбными ритуалами, восковыми покойниками, уложенными в большие футляры…
Ещё рядом была булочная, со стёклами, расписанными калачами и караваями, а на углу – колонка с обомшелым стоком, в какой хлестала, пузырясь и пенясь, вода.
Лестница, толсто крашеная красным, скрипела, и две комнаты стариков были уютны, а фикус огромен, ветвист, и на стене висел ковёр с итальянкой, собиравшей виноград.
Провинциальный лад, уклад, быт; начинки домов, виражи переулков, где рельеф асфальта неровен, и споткнуться можно в любой момент.
Рассказывай об этом бегемоту – он слушает внимательно, несмотря на лукавство глазок, и жалко не виляет такой забавной завитушкой хвоста.
Или – как писал в детстве, писал исступлённо, не понимая, почему не получается, приходя в отчаяние оттого, что так мал, и всё же ощущая парение, полёт, чью формулу потом пытался вывести всю жизнь.
Чудный слушатель – бегемот.
Он и про одиночество выслушивает, не сочувствуя, но словно подмигивая одним глазком…
Какое оно, а, плюшевый зверь?
Квадратное? Капсульно-крепкое?
Пробуем разбить – или пусть остаётся?
Да, что пробовать – оно всё равно сильнее.
…про школу, линейки, или, как водили читать стихи из класса в класс – здорово получалось; про отчаянную занудность уроков, когда разводы парты были интереснее, и, фантазируя, видел в них нутро Троянского коня, хотя и лишённое литых ахейцев; про рыбалку с дядей на берегу Оки – таком крутом, что можно шею свернуть, если не проявить осторожности; и – вдруг становится жалко рыбу, смертельно танцующую в воздухе…
Про всякое разное, цветное, разлетающееся радугой, плывущее меланхолией (вот она: сходит со старинной гравюры), депрессией полосующее мозги…
Мягок бегемот, не упрекнёт ни в чём.
