певицы
Календарь показывал августа 1825 года. Стоял летний зной, погода никак не располагала к посещению спектаклей. Но под вечер берлинцы дружно потянулись к Александерплац, к новому Королевскому театру. В угоду вкусам старого короля Фридриха Вильгельма III, предпочитающего серьезной придворной опере развлекательный стиль, в нем царит легкая муза. Театральный зал полон до предела, изнемогающие от духоты, обливающиеся потом зрители крайне возбуждены. Увертюру к «Итальянке в Алжире» Россини они будто и не слышат. К чему она им! Не ради нее они сюда явились — их привлекла молодая певица, о которой ходят слухи, будто она заломила за свои выступления чудовищные деньги. Но вот она вышла на сцену, и горевшие нетерпением слушатели встретили ее овацией.
Новая примадонна? Но она никак не укладывается в привычные представления о великих певицах: никакой помпезности, никаких театральных жестов, да и голос не поражает ни силой, ни диапазоном. Хорошенькая девушка в расцвете своих девятнадцати лет, свеженькая, улыбающаяся; голубое платье обтягивает грациозную фигурку, из-под белой шляпы с перьями выглядывает приветливое личико с голубыми глазами, обрамленное светло-каштановыми локонами.
Она начала петь — «естественно, без напряжения, без нарочитости, и птичье щебетание наполнило зал. Голос у нее был не очень сильный и насыщенный, но звонкий как колокольчик, чистый как жемчуг, светлый как серебро, отчетливый, особенно в средних тонах, подвижный, хорошо артикулированный в каждом тоне, соблазнительно переливающийся. А какие трели она испускала — ну, жаворонок, да и только! Самые трудные пассажи и рулады ее своеобразный головной голос преодолевал с блеском, с точностью маленькой флейты. Sotto voce (вполголоса - итал.) она пела бесподобно, восхитительно! И все это выходило из ее изящного ротика играючи, без каких-либо усилий с ее стороны, доставляя величайшее наслаждение слушателям.
Прежде, чем мы обратимся к этому периоду ее жизни, вполне уместно исследовать феномен Генриетты Зонтаг, попытаться проникнуть в тайну ее уникального воздействия на современников. От примадонны, прежде всего, естественно, требуется голос и умение петь. Так достигла ли она в этой области такого совершенства, чтобы вызывать беспримерное восхищение слушателей?
Если бы мы пожелали довести до сведения читателей мнения последних, то могли бы цитировать их отзывы целыми страницами. Но для нас, куда большую ценность представляют суждения профессиональных критиков. Авторитетный берлинский рецензент Рельштаб, обычно не разбрасывавшийся лестными эпитетами, считал Генриетту «самой образованной в своем искусстве», «певицей, которая упорным трудом сумела развить свои способности до максимальной эффективности. Работая над своим не особенно гибким голосом, она достигла наивысшего совершенства, не утратив при этом глубокой выразительности исполнения».
«Берлинер Музикалише Цайтунг» никогда не баловала похвальными статьями юную Зонтаг, но когда та вернулась из Парижа примадонной, не могла не принести ей дань уважения. «Она принадлежит к тем редким феноменам вокала, в глотке которых вообще отсутствуют регистры, точнее сказать, у которых регистры так хорошо отрегулированы, что разница в звучании отдельных тонов не режет уха слушателя... Благодаря этому, она играючи преодолевает трудности технического свойства, связанные с хроматическими руладами или перескакиванием через две октавы... Но все ее победы над механической стороной пения служат лишь средством для достижения цели, каковой является усиление выразительности голоса. Именно в этом ее величайшая заслуга».
Голос певицы Клавдии Шульженко звучал по всей стране. Ее слушали солдаты и матросы на всех фронтах Великой Отечественной войны. В мирное время ей аплодировали шахтеры и целинники, строители и ткачихи. Ее талантом восхищались Шостакович и Дунаевский, Зыкина и Райкин. Она была звездой советской эстрады и народным кумиром.
«Подыграй-ка ей, Дуня»
Родилась будущая легенда советской эстрады сто лет назад, 24 марта 1906 года. Музыка с детства вошла в ее жизнь. Отец, харьковский бухгалтер, играл в самодеятельном духовом оркестре, иногда пел в любительских концертах. Именно он первым познакомил дочь с народными русскими и украинскими песнями и с городскими романсами. Однажды, напевая дома «Снился мне сад в подвенечном уборе», девочка услышала аплодисменты и восторженные крики соседей, которые собрались под окнами и просили спеть еще. Клава не постеснялась и исполнила романс «По старой калужской дороге».
Просматривая подшивки газет и журналов столетней давности, словно бы переносишься во времени и оказываешься среди давно отгремевших бурь, давно пережитых страстей и давно умолкнувших споров. Приятно ведь осознавать себя словно бы человеком из будущего, который среди всех этих бурь, страстей и споров единственный знает, что будет потом.
Знаменитый вальс «На сопках Маньчжурии», слова Степана Петрова (Скитальца) на музыку Ильи Шатрова.
Для нас это «старинный вальс», а сто лет назад — он только-только становился известным широкой публике.
Мария Каллас родилась 2 декабря 1923 года в Нью-Йорке, в семье Георгия и Евангелины Калогеропулос, переехавших в США из Греции в поисках лучшей жизни. Ее отец открыл в Нью-Йорке аптеку и поменял фамилию на Каллас. В семье уже была старшая дочь Джеки. Когда в семье ждали появления на свет второго ребенка, родители очень надеялись, что это будет мальчик.
В детстве Мария не ощущала особой любви и теплоты по отношению к себе со стороны своих родителей. Мария росла толстой, застенчивой, близорукой девочкой. В 1929 году, в самом начале глубочайшего экономического кризиса в США, отец Марии разорился и потерял свою аптеку. Мать девочек, решив, что у детей хорошие музыкальные способности, поклялась себе сделать их знаменитыми.
Когда Марии исполнилось 13 лет, Евангелина отвезла обеих дочерей обратно в Грецию. Там их застала вторая мировая война. Мария подружилась с офицерами итальянской армии и часто развлекала их пением арий из итальянских опер. Офицеры, в знак признательности, учили ее итальянскому языку. Во время войны она получила и формальное музыкальное образование, занимаясь со знаменитой оперной певицей Эльвирой де Гидальго.
