Почему-то все ее звали именно Веркой, я не могу припомнить ее отчества, так как за много лет знакомства ни разу не слышала. Верку побаивались на работе, дома, даже те, кого сама Верка называла подругами, сильно дозировали общение, стараясь встречаться пореже. Верка всегда говорила то, что приходило ей в голову, всюду, где была возможность открыть рот. А если помножить ее нескончаемые выступления на зычный голос и привычное употребление ненормативной лексики, то сами понимаете причины такого отношения.
Скандалила Верка часто и в упоении, скандалила в автобусе, в магазине, с соседями, с коллегами. Делала это, прямо скажем, профессионально, за словом в карман не лезла и всегда выходила победительницей.
И сказать, что Верка скандалила из любви к искусству, тоже нельзя, потому что, если разобраться объективно, чаше всего она боролась за справедливость, как ее себе представляла, но вот таким, единственно доступным ей способом.
Был у Верки муж, Мишук. Мягкий, тихий, вежливый, скромный, он, когда Верка особенно расходилась, смотрел на всех виноватыми глазами, словно извинялся за разбушевавшуюся жену. С Мишуком мы работали в одном отделе, собственно, потому я и познакомилась с Веркой.
Мишуку все сочувствовали и помогали. Не успеет он работу доделать к нужному сроку и извиняется, говорит, что, мол, жена потребовала, чтобы он ушел пораньше, нужно что-то там сделать по хозяйству. Потом он виновато улыбался и говорил: «Вы ж понимаете…!» Пообещает что-то, подведет, и опять – «вы ж понимаете…». И все понимали, думая, что с такой женой – не жизнь, а кромешный ад.
У Верки с Мишуком подрастало два сына, жили они, как все – не бедно, не богато. Но вот пришло письмо с исторической родины Мишука, ныне сильно заграничной страны из бывших дружественных республик. Старенькие родители, обладающие немалой ценностью по нынешним временам – хорошим крепким в два этажа особнячком на берегу моря с большим наделом земли, сильно занедужили и просили единственного сына приехать, помочь, с делами разобраться, ну и, поговорить.
Верка Мишука собирала с готовностью: единственный сын у престарелых родителей, Мишук в перспективе должен был стать богатым наследником. Мишук съездил, вернулся, и стали они думать и гадать, как сделать так, чтобы дом не пропал, а достался им и детям.
Это была Веркина идея – развестись фиктивно, отправить к родителям мужа, прописать, а там, как получится. Мишук по обыкновению с женой не спорил, согласно кивал, собрался и уехал, а Верка стала предвкушать, как она уедет в свой дворец на берегу моря и станет там хозяйкой.
У Мишука все получилось – развелись они быстро – дети уже большие, да претензий друг к другу нет, к родителям прописали сразу – единственный сын, кормилец. Стал он жить-поживать, на работу устроился, привыкать начал. Поначалу Верке писал часто, перезванивались, а потом родители один за одним умерли.
Похороны, то, се, наследство, и вдруг Верка сообразила, что что-то давно от фиктивно бывшего мужа нет ни слуху, ни духу. Сама она ехать не собралась, а вот старшего сына отправила папочку проведать. Сын вернулся, сказал, что у папы все хорошо, и что алименты он платить до совершеннолетия не отказывается.
Тут Верка и взвилась – как же так?! А как же домик на берегу, да и муж-то свой, родной, пусть и с чистым паспортом!? Но Мишук под защитой границы, свидетельства о разводе и заявления Верки, что материальных претензий к мужу она не имеет, чувствовал себя превосходно.
А дальше сначала старший сын окончил школу и уехал к отцу, за ним через год потянулся и младший. Мишук женился на молодой, веселой и совсем нескандальной соседке, а Верка осталась совсем одна. Тихая стала, ни крикнет, не ругнется, прав не качает, свое мнение не отстаивает.
Жалко ее очень, потеряла она себя совсем, поседела, следить за собой перестала и как-то враз состарилась. И ругает себя – зачем только на развод согласилась?! Мол, не дала бы развода – все было бы хорошо, по-прежнему. А мужики у нас на работе все ахали: «Ай да тихоня Мишук! Какую аферу провернул, как Верку вокруг пальца обвел! Вот молодец!»
Сказать честно, я не удивилась тому, как Мишук неожиданной свободой распорядился. Он и со штампом в паспорте неплохо жил: что бы ни сделал – во всем Верка виновата была. И так сумел приспособиться, что все до одного считали его достойным сочувствия и заботы. А я вот думаю, если он столько лет в ладу и мире прожил, двоих детей родил, может, ему и ничего с ней было? Недаром говорят: «Муж и жена – одна сатана!» Да и неприятно, когда он все свои проблемы на Верку сваливал, не по-мужски как-то, гадко!
Жалко Верку, жалко! Саму себя перехитрила…
