Хочется мне сейчас поговорить о том состоянии, которое так необходимо нам, женщинам, причём самого разного возраста. Ведь так приятны нам воспоминания о всевозможных ярких красках, каких не найти даже в палитре маститого художника. Однако все они до самого неуловимо тонкого оттенка наличествуют всего лишь в одном коротком, но объёмном слове - любовь.
Ещё со школьной скамьи шагают с нами по жизни мудрые слова незабвенного А.С.: «Любви все возрасты покорны...» В каком бы возрастном периоде ты не находилась, но уж если вдруг это странное, до дрожи трепетное чувство овладело тобой, то это означает только одно - тебе неожиданно, просто сказочно повезло, и любому другому наверняка будет только завидно.
И вот ты вопрошаешь себя: «Да как же так? Помилуйте, почему?!..» И сама себе тут же отвечаешь разумно и лаконично: «А вот потому... Да вот...Так уж... захотелось... И ещё как захотелось...». Так вот, вдруг ни с того, ни с сего захотелось размалевать самого себя этими чудными красками!
И всё же следует признать, что такое умеют чувствовать далеко не все. Лишь самая тонкая и самая живая душа. И вот вдруг ею оказалась ты! «Вот это да-а-а!!! - мысленно восклицаешь. - Да разве же это возможно сейчас и в таком возрасте? То ли... «ягодка опять», то ли... второе дыхание открылось...» И опять же сама себе возражаешь: «Как-то неудобно... надо же... именно сейчас, и именно в этом возрасте...»
Ах, милая, милая!.. Да ты как угодно обзови это состояние, лишь бы оно по-настоящему буйно из тебя произрастало. И вот уже душа готова возгореться. И вот уже сердцу этого так жаждется, так требуется! Хотя я знаю, что совсем не каждой душе это чувство так уж и необходимо. Ещё замечу, что не любая из нас готова к подобному и не всякая сумеет принять в себе и поприветствовать этакую страсть.
Да уж... Что и говорить, редки те люди, которых Бог одарил этим умением - любить. Но гораздо больший подарок - быть любимой. Этим особым даром можно только наградить. Но уж если оно, это великое чувство, неожиданно поселились в тебе и уже, хотя и незримо, присутствует, и ты снова начала мечтать, требовать, желать, то поверь - при таком состоянии вовсе не следует задумываться о возрасте.
Одно лишь следует помнить неукоснительно: не ищи ни сочувствующих адвокатов, ни безжалостных судей, а слушай лишь душу, внимай сердцу своему и ещё шестому или седьмому чувству, что называется попросту - интуиция.
Если уж он и есть, тот единственный твой, то пусть будет любого возраста. Разве для тебя это будет иметь какое-либо значение? Ведь чужое мнение в твой звёздный час для тебя уже будет абсолютно неважно. В такие минуты оно не значимо, каким бы искренним это мнение ни было.
В любви не может быть подружек и друзей, к которым надлежит прислушиваться. Нет-нет, возможно, они в чём-то могут быть и правы, и даже смогли бы тебя от чего-либо уберечь, но разве любящий в пылу и в горячке имеет глаза и рассудок? Разве теперь, хлебнув восторга и обожания, захочется ему всё переиграть, вернуть на круги своя и остановиться? Конечно, нет. Пока это лишь моё мнение и мнение моих многочисленных подружек, но, уверена, если такая ситуация кого-нибудь из вас коснётся, вы тогда точно станете моими единомышленниками.
...Когда у нашей подруги подобное случилось, мы, её истинные друзья, просто обезумели. Тут же кинулись всё припоминать и, причём обстоятельно, и долго-долго:
- А сколько же ей лет?
- А не сошла ли она с ума?
- А не поехала ли у неё крыша окончательно?
- А не сдвинулась ли фаза, или она уже навсегда перегорела?
Вердикт вынесли один: тронулась бабёнка мозгами - другого диагноза мы не могли ей поставить. Все разом остановились только на этом, ибо произнести вслух фразу «растление малолетнего» мы не решались.
Во-первых, мы её всю жизнь знали, как самую порядочную семьянинку, а во-вторых, ведь не впервые же у неё это, ведь, сколько их у неё могло быть на протяжении всей её жизни, причем самых-самых разных - от первого до двадцать пятого... И ведь у такой женщины, как она, могли быть мужчины только на пять баллов. Так ведь нет, все до одного, эти ухажёры, были ею отвергнуты. Ой, сколько мы тогда все вместе хором охали и не понимали, сколько, опять же хором завидовали, хотя и белой завистью!
- Дурочка, да таких кавалеров не отпускают...
- Их хватают и лелеют...
- Берегут и сдувают пылинки...
- На таких надышаться не могут...
А она всех отбрасывала. Не замечала. Просто даже не вникала в их достоинства. Она со скукой «перелистывала» их, словно страницы скучной, неинтересной книги. И вот вдруг - нате вам, пожалуйста, на старости лет приключилось!
Ужас! Что называется, вляпалась, так вляпалась. У нас, у её подруг, на традиционных сборах, кроме этой темы, уже другие разговоры отсутствовали. Всё сводилось к обсуждению сногсшибательного мезальянса. Мысли у всех были самые полярные
- Приветствовать или осуждать?
- Как всё у неё будет теперь?
- Что станется с её надёжной и порядочной семьёй?
- Чем дело обернётся?
- Что было, что будет, чем сердце успокоится?
И всё это нас интересовало и тревожило не только из пустого любопытства или, скажем, голого фразёрства - нет, все мы искренне её любили, жалели и всегда готовы были понять.
Ну, ладно бы! Ну, пусть бы она срепетировала некую церемонию. Ну, пусть бы кинулась, очертя голову, в интрижку игривую. Ну, покуражилась бы, пометалась, ну, потлела бы, чуть возгораясь, и опять бы затухла. Это ладно бы, куда ни шло, с кем не бывает такого по жизни? Но тут бедой же всё может обернуться! Где гарантия, что не банальный повеса, не обычный ловелас - этот юный красавец без царя в голове?
- Господи, - охали мы наперебой, - что будет с нею завтра?! Да ему, юнцу блудливому, эта интрижка через пару недель надоест.
- Ну да! Она ему через несколько деньков наскучит.
- Ой, верно, девочки! Ой, верно! Тогда конец её семье, её трудяге-мужу.
- Да что там мужу! Дети-то как на такое посмотрят?!
Таковы вкратце были наши серьёзные размышления на тот момент. А нашу подружку будто подменили. Она никого из нас не желала и слушать. Одному лишь Богу известно, что с нею тогда происходило. Передать словами это трудно.
Прежде всего, она полностью изменилась внешне, и мы все её просто не узнавали. Хотите - верьте, а хотите - нет, но помолодела она лет этак на пятнадцать-двадцать. Вся словно подтянулась, сузилась и вроде бы даже выросла... В общем, постройнела бабёнка - и всё тут. Будто втайне от нас шейпинги днём и ночью посещала. Розоватый детский румянец залил её лицо, и оно окрасилось нежной улыбкой влюблённости.
Глаза её так широко распахнулись, будто должна она, во что бы то ни стало, вот-вот что-то невероятно новое открыть. Будто ей обязательно нужно всё вокруг разглядеть до мельчайших подробностей и всё это заново отметить, не упустить окружающие её волшебные явления... Нет, она не только расцвела - она и без самых дорогих духов пахла какой-то удивительной свежестью. А мы, сколько ни бились, не могли охарактеризовать все эти тончайшие метаморфозы, произошедшие в её трепетной легко ранимой душе. И хотя подруга наша изменилась в лучшую сторону, у нас холодела душа, когда она находилась рядом с этим «пришельцем».
Да и как нам было назвать его иначе? По-иному и не назовёшь. Ворвался он в её размеренную и упорядоченную жизнь, как ураган, как настоящий смерч, всё в ней взбудоражив и перевернув. И ходил-то он, этот «пришелец», как истинный принц - с гордо поднятой головой, ничего и никого вокруг себя не замечая, кроме одной нашей «тронутой» подружки.
По всему было видно, что его совсем не интересовало, что будет с её семьёй. Он просто любил и, нужно признать, искренне верил в то чувство, которое так внезапно возникло между ними. И мы не могли с полной уверенностью заявить, что он притворялся. Такое и самый лучший артист не сумел бы сыграть.
Все мы, наблюдая эту неподдельную правду в их отношениях, были не только ошарашены и обезмолвлены вконец, мы на тот момент являлись, как бы непосредственными свидетелями этой развивающейся трагедии. А как быть? А что делать? Ведь не зря же эти вопросы фигурируют в мировой литературе. Внедряться? Отговаривать? Останавливать? А имеем ли право? Здесь ведь точно не подвох и не провокация. Здесь налицо большие и неподдельные чувства. И мы нашли, на наш взгляд, самое верное решение – мы затаились и стали ждать. А как тут быть, если такие чувства?
Эта история, как нам тогда казалось, тянулась уже довольно долго. Даже не то, чтобы долго - целую вечность длился этот поздний роман, и нам, его свидетелям, было совсем непонятно, где же у её мужа находились глаза вместе с его прежним нюхом ищейки? В конце концов, где элементарное предчувствие? Всё, всё полностью отсутствовало. И опять мы с подругами слетались на наши экстренные заседания. Судили, рядили, гадали...
- Все чувства у её мужика притупились, что ли?
- Как не видеть, как не замечать такого?
- А, может, девчонки, у него своя психология, своё видение ситуации? А вдруг он затаился с топором в засаде?!
Вообще-то мы знали её мужа как надёжного и очень неглупого человека, и именно потому терялись в догадках. А тем временем в их семье всё по-прежнему как шло, так и ехало, всё было настолько чинно и пристойно, будто у них нормальная жизнь продолжалась.
При наших неуместных вопросах она, «несчастная» подружка наша, издавала только звуки, похожие на: «Ой, девчонки-и-и!» И, закатывая глаза куда-то в поднебесье, ёжилась так, будто ей срочно в туалет по-маленькому приспичило. И уже другие объяснения не требовались.
Мы, следуя за её взглядом, как по команде разом закатывали свои глаза к поднебесью, но, сколько ни силились, ничего сверхъестественного, кроме облупленного потолка, там разглядеть не могли. Всё же, немного успокоенные, расходились мы восвояси, ожидая разумной развязки этой истории.
Теперь всё это уже в далёком прошлом, но, тем не менее, у нас никогда не возникло ощущения, что мы были вне этих событий. А как же, разве могли мы тогда обходиться без них, без этих авральных собраний, без этих событий?! Да без них просто были бы чрезвычайно бедны наши традиционные междусобойчики.
Но вот настал, наконец, и наш день. Как говорится, и пробил час! Наступил-таки тот самый «отходняк» от всего житейского и обыденного, всем нам уже так изрядно осточертевшего.
Следует заметить, что на этих наших девичниках властитель подружкиных грез появлялся довольно-таки часто, причем, как само собой разумеющееся, без какого-либо нажима и без натяга. Улыбался нам и всегда ставил на край стола свой коньяк в красивой упаковке. Делал это с самым обычным видом. Вроде бы это так... совсем не стоящая внимания деталь. Одновременно рядом, как по мановению волшебной палочки, тотчас оказывалась коробочка дорогих конфет или же несколько плиток шоколада, это уж как получится. Но никогда не обходилось без внимания к нам, её подружкам.
И если иногда к нам забегало какое-нибудь иное мужское создание, забегало вроде бы ненароком, то, как правило, оно всегда извинялось: «Ой, девчонки, я без всякого яства. Просто мимо проходил... - тут существо вдруг осекалось, заметив на столе столь дорогой сердцу напиток, и теперь уже у этого «мимопроходимца» проскальзывало в голосе и удивление, и восхищение. – Ну, надо же! Какой удачный случай! Какой шикарный стол! Вот как страшно повезло - обнаружил всех разом. Вот какое у меня чутьё! Вот какая интуиция! Привет, привет!!!» И вслед за этим следовало радостное чмокание всех и каждого, невзирая на новые лица. Но, правда, это только после того, как эта мужская особь и пригубит, и откушает изрядно... А уж тут, для более задушевного знакомства, происходили пересаживания, ухаживания и, словно стихийное бедствие домашнего масштаба, надвигалось сближение.
Вот так, примерно, входили к нам все другие так называемые мужчинки. Но её возлюбленный, наш кумир и всеобщий обожатель, входил совсем по-иному. Что и говорить, умел он это делать и скромно, и вроде бы
незаметно - будто и тут, а в то же самое время его здесь и нет вовсе. Ни намёка на назойливость, на какое-то выставление себя напоказ, а ведь, наверное, мог бы. Всего было предостаточно, чтобы и себя как следует преподнести, и окружающих ошеломить. Однако же - ни излишнего шума, ни пустого славословия.
Как он это так умел, для нас оставалось вечной загадкой. Вот он на кухне, а вот он уже что-то принёс, и сварил кофе, и кому-то подал, и что-то успел помыть, и... Вот он уже и прикурил кому-то вовремя. А там, глядишь, и для кого-то что-то иное придумал.
Всё это мы оценили потом. Каждая находила в нём ту необыкновенную черту, которая только её и очаровывала. И был он для всех нас таким дорогим, каким бывает настоящий друг, сумевший войти в каждое женс¬кое сердце, понять и словно вывернуть наизнанку нашу тоскливую бабью душу. Он совсем ненавязчиво, будто бы исподволь, умел растопить всё наше заледенелое, умел отогнать прочь все скопившиеся в нас обиды и негодования, избавить от всего, что камнем на душе и гирями на теле висело на нас, зашуганных в собственных семьях, жёнах.
При встречах с ним мы сразу будто обмякали. Мы хорошели и приобретали какой-то незнакомый нам пигмент нежности, чувства доброты, взаимного понимания и всепрощения. Вот таким уж был он - наш «молодняк» с опытом и багажом мудрости. И надо было видеть, как встречались глаза или нечаянно соприкасались руки наших влюблённых... Ах, как они встречались!
И по каждому из нас, сидящему рядом, пробегал какой-то особый нерв или мощный заряд огромной неведомой нам доселе энергии. Мы все словно оказывались во власти ярко горящего вокруг нас костра, и до непонятного жжения в груди ощущали не только его тепло и свет, но и искры, которыми он, этот костёр, осыпал нас, всех разом обдавая необыкновенным теплом и уютом.
Ах, как жаль мне теперь, что тогда мы не делились своими ощущениями о тех встречах. Как безумно жаль, что не понимали мы ещё в то время, что являемся непосредственными свидетелями самой настоящей и необыкновенно большой любви. Всё это мы осознали потом, потом... Была ли его душа такой большой? Или же любовь его была так велика? Этого мы не знали, но он был нашей мечтой, нашим кумиром, нашим воображением и фантазией, воплощёнными в реальность.
Обращаясь к нам по именам, он называл нас как-то уменьшительно ласково, с неповторимой нежностью: Валюша, Томуся, Нинулька, Люси… И мы уже не задавались вопросом, когда и чем эта история может завершиться. Вот она есть, и пусть бы она продолжалась и далее...
Если бы не случилось беды с детьми... А было с ними всё настолько серьёзно, что могло бы не только семью, но и горы разрушить. Любая мать скажет, что нет у нас ничего дороже детей? И каким бы неземным не было то огромное чувство, которое мы испытываем с любимым мужчиной, в каких бы облаках мы не витали, дети могут вернуть нас на грешную землю. И никакие обсуждения наших душевных травм по поводу любви не могут сравниться с той болью, которая связана с беспокойством материнского сердца от горя и слёз её родненьких деток. И это уже не просто травма - это самое настоящее большое горе.
И вот история этой любви закончилась как-то одним махом, без всяких там прелюдий и предупреждений. Закончилась так же молниеносно, как и началась. Не было у наших влюблённых ни пустых объяснений, ни сотрясений воздуха, ни разных острых ситуаций. Вполне возможно, что для этого юноши такая размолвка и не прошла без потрясения. Возможно, что и горе его было искренним и неподдельным, но это между ними не обсуждалось. Ему не нужны были слова. Он ведь умел понимать всё без объяснений, умел чутко ощущать и соучаствовать, ничего и никого не осуждая и не капризничая.
У неё с детьми всё наконец было улажено, хотя на это ушло достаточное количество времени и душевных сил. И... всё было кончено. Лишь потом, подумать только - лишь потом, когда всё тайное стало явным и кануло в прошлое, мы вдруг осознали, как всем нам до боли остро не хватает их любви. Теперь по прошествии многих лет я всё чаще думаю об этом и мысленно восклицаю: «Господи, спасибо тебе за то, что была я и свидетелем, и соучастником, и даже соавтором этого великого чувства». Теперь перед Богом и людьми я смело могу сказать: «Да, я была не только рядом, я жила в той стихии. Да, я чувствовала всё собственной душой и разумом. И теперь я не хочу задавать ни себе, ни кому-нибудь вопрос, любовь ли была тогда...
