О технике безопасности работы на стройках народного хозяйства мы, выпускники профтехучилища, знали только из лекций наших преподавателей-практиков. Полагаясь на инструкции да свой опыт, они пытались втолковать нам главное правило: если падаешь с лесов, научись во время непродолжительного «полета» так сконцентрировать свое тело, чтобы грохнуться без больших потерь для своего здоровья.
Но, стоило нам, новичкам, появиться на объекте, как все наставления тут же вылетели из головы. Почти вся наша группа маляров экстренного годичного обучения попала на комсомольско-молодежную ударную стройку. Возводился гигант металлургии - сортовой стан. Отдельные цехи достигали длины более одного километра, площадью до четверти гектара. Пока найдешь свой объект, марафонскую дистанцию осилишь, особенно утром, когда мы из общежития до стройки добирались пешком.
Здесь впервые для нас из уст опытных строителей прозвучали такие определения, как «блюминг», «слябинг», «рольганги». Огромная строительная площадка вмещала в себя столько техники, людских ресурсов, что дух захватывало! И как-то сразу мы научились быстро передвигаться между развалами земли, котлованами, нагромождениями металлоконструкций, бетонных сооружений. Девичьи голоса звенели то у вагончиков, то на двадцатиметровой верхотуре строящегося цеха.
Но вот однажды нас направили в туннель. Там, где стены были плохо забетонированы, предстояло пройтись кельмой и кистью, выравнивая их жароустойчивым раствором. Его качали сверху, и бригадир Людмила Гуреева попросила меня, как самую скорую на ногу, подняться к агрегату, чтобы предупредить, что качнуть нужно только до четырех раз.
Я ловко взобралась по скобам глубокого туннеля и, перекрывая шум насосов, крикнула о времени остановки. Повернувшись, стала спускаться. Это в самом начале мне так показалось. На самом же деле ноги мои в простых брезентовых тапочках коварно скользнули по скобе, на которой, как потом выяснилось, оказалось техническое масло. Не помня себя, я полетела вниз.
Спасли меня от увечья те самые тапочки, новый комбинезон да еще девчоночий вес. Ударившись о кусок рельсины, торчавший из боковой стены, наткнувшись на скрученную проволоку, чудом миновав острый край растворного ящика, я с треском и стоном свалилась под ноги стоявших неподалеку парней - сварщиков из соседней бригады. Как я летела, они не могли видеть из-за нависшего в том месте козырька перехода туннеля. А вот как свалилась замертво, белая, как полотно, - об этом они мне потом расписали во всех красках.
Один из самых шустрых подхватил меня, как сноп через плечо, и понес к ближнему выходу. Кто-то побежал вперед, чтобы вызвать «скорую», но тут, же вернулся, чтобы сказать, что где-то перекрыли ход и нужно выбираться наверх кружным путем.
Я же ничего не помнила, не знала, не ведала. И только после того, как Саша вынес меня на воздух, брызнул на лицо водой, принесенной девчатами из бригады, я открыла глаза и увидела склоненное надо мной лицо с синими испуганными глазами, светлыми вихрами на голове.
Почему-то мне стало жутко стыдно за свою слабость, за это дурацкое падение, за разорванный комбинезон и потерянные тапочки. Оттолкнув Сашины руки, с трудом поднялась и сгоряча заковыляла в медпункт нашей стройки. Ринувшихся сопровождать меня подруг я дрожащим от боли голосом отослала назад: «Чего раскиселиваться, сама доберусь!» Оглянувшись, заметила, что Саша смотрит на меня, как на самую откровенную чудачку.
Пока ковыляла по ухабинам стройплощадки, вдруг вспомнился мой самый первый «полет», который я совершила лет в шесть. А случилось все на печке, которую мама с раннего утра жарко протопила и готовила тесто для калачей. Проснувшись от ее воркотни над хлебом, я оглядела тесное пространство лежанки и только стала подниматься, упершись в какой-то уступ, как что-то внизу подо мной ухнуло, и моя левая нога провалилась в раскаленное нутро печи.
Мама к этому времени успела разгрести тлеющие угли, и, услышав мой отчаянный визг и крик, метнулась к лежанке, стремительным рывком вытянула меня из провала печи и положила на конник, стоявший в задней избе.
Я плохо помню, как и чем лечили мои ожоги, но точно знаю, что к врачам не обращались. Да и где их было взять, в нашей деревенской глуши. Травы, мази, да мамины руки - вот и все мое исцеление. Тогда-то услышала из материнских уст такую фразу: «Все у тебя заживет, дочка. В жизни и не такие ожоги и падения случаются. Об одном прошу - не урони себя в главном - в совести, долге и чести. Подрастешь, сама поймешь, что это за ценности такие для каждого человека».
…В городском травмпункте молоденький врач, осмотрев мои ушибы и ссадины, удивленно покачал головой, расспросил о том, как я умудрилась пролететь шесть метров, да еще и живой остаться. Рваную рану из-за отсутствия новокаина он зашивал в живую, уговаривая при этом шестилетнюю девчушку, вопящую на соседнем стуле из-за того, что ей мазали поцарапанный лоб, мол, вот тетя со стройки ну ничуточки не плачет, хотя у нее положение более тяжкое.
Как оказалось, я перенесла на ногах сильнейшее сотрясение головного мозга, ушибла поясницу, отбила ноги. Поднимала меня от таких травм целебная сила моей малой родины: мама по утрам отпаивала парным молочком, соседка тетя Марфа приносила свежего меда в сотах, тетушка - тепленькие из-под наседки яйца. Я откровенно пробездельничала (и это в деревне-то) весь свой отпуск и вышла на работу через месяц вполне в форме. Встретившись с моим спасителем, поблагодарила его за все, что он сумел для меня сделать. Застенчиво улыбнувшись, Саша сказал на прощание: «Учись, Таня, летать. В другой раз такого случая может и не быть».
Через год, делая ремонт в травматологическом отделении горбольницы прямо над кабинетом заведующего отделением, я, потянувшись в угол, чтобы расшить трещину, и не удержавшись на двух стульях и столе, с привычным грохотом спланировала на пол. Тут же прибежал снизу завотделением, убедился, что мы с подружкой Зойкой целы, невредимы и вдобавок от души хохочем над тем, как я снова «училась летать». Воспользовавшись паузой, мы рассказали ему о том, как интересно нам работается на стройке, как сам начальник нашего «Промстроя» засек нас однажды на отметке в 20 метров строящегося цеха без спасательных поясов. И как же он ругал нас за лихачество, как гневался на мастера за то, что пустил нас на верхотуру без подстраховки.
Зато на День строителя, собственноручно вручая нам премии, Александр Иванович добродушно посмеялся с нами и пожелал работать осторожнее: «Вам ведь, девчата, еще рожать надо, детей поднимать, страну кормить».
Дети послевоенного поколения… Мы учились терпению, стойкости и мужеству у старших сестер и братьев, у наших измотанных работой матерей и отцов. Может быть, поэтому так смело и безоглядно шли на стройки, и наравне с мужчинами трудились на самых сложных участках производства. И никогда не стеснялись своей спецовки, когда возвращались с работы в автобусе или трамвае. Наоборот, мы гордились, что строим гигант металлургии, что в наших руках нуждается вся страна.
Послесловие
Спустя сорок лет я вернулась в город своей юности. Но перед поездкой взглянула на карту с помощью Googlе «Планета Земля». Вид из космоса показался мне неутешительным. С высоты несколько десятков километров были видны дымы аглофабрики и химзавода, темные блоки коксовых батарей, выжженные, словно после напалма, белые пятна шлакоотвалов. В 2007 году американским Институтом Блэксмита был опубликован список самых загрязненных мест на планете, куда вошел и мой город юности. Голубая нитка Урала, полукругом опоясывающая с юго-востока городские кварталы, показалась мне истонченной веной на теле Земли, которая так щедро одарила человека своим богатством.
Здесь без малого век назад было открыто месторождение руды, редкостной по своему составу, содержащей никель и хром, марганец и титан. Начиная с еще довоенной поры прошлого века, человек черпает и черпает запасы, создавая несметные богатства сначала для страны, а теперь здесь обогащаются единицы - те, кто завладел плодами труда не одного поколения горожан.
