Город ветхий, в городе баланс
Жизни, и у каждого есть шанс
Сыто есть и мягко-мягко спать.
Город – бюргерская благодать.
Некогда учёные - стремясь
Жизни суть познать – порвали связь
С жизнью ради пищи тут, у нас,
А важней всего такая связь.
Некогда поэты пили сок
Из народных тем, народных строк.
И решили жители - пускай
Нам горшок устроит сытный рай.
То есть, возведём его на трон.
Проявил себя: учёных он
Повелел сварить – их не резон
Слушать, и поэтов и т. п.
Под горшком уютно жить тебе?
Мне и всем. И штат его велик –
Всяк сановник уяснил язык
Мрачного, тяжёлого горшка.
Власть его – как сытая тоска.
Есть, варить и спать – горшка закон,
Каждый в тело сытости влюблён.
Сытость – как богиня нам дана -
Толстая и сонная она.
Выделен горшку большой дворец.
Там паркеты всюду цвета грец-
ких орехов, комнат масса, проч.
Сколь от роскоши бывает прок?
У горшка постельничих пять штук –
В десять обихаживают рук.
Личный врач – он пользует горшок,
Чтобы оный князь не занемог.
Князь-горшок, и граф, и наш отец –
Нас от мудрости избавил, наконец,
От поэтов, музыкантов, проч.
Нечисть мысли! – Вы б отдали дочь
За… ну хоть философа? – О нет,
Забывает часто про обед.
Вдруг – не то, не так – и треснул наш
Князь, отец, - и у врача мандраж,
Мёртв горшок (а был, ответьте, жив?)…
Но при нём ветвленье перспектив
Знали мы, как завтрак и обед.
Из дворца нам сообщают бред –
Умер наш отец, почил горшок.
Архивариуса хватит шок.
Нумизмат рыдает, и в пивной
Потрясенье. И хозяйки вой –
Как же мы? И как же без тебя?
Бородёнку дядя теребя,
Говорит племяннику: Каюк.
И молочник дал специально круг,
Чтоб услышать объявленье из
Окон – умер наш отец! Карниз
Вздрагивает… Скорбь. Сплошная скорбь.
Как ход жизни невозможно скор.
Что ж – опять поэты к нам попрут,
Композиторов с собою приведут?
И философы полезут к нам…
Мать предчувствует избыток драм,
Дочь – дебела и пастозна – в плач.
А мальчишки, глянь, гоняют мяч.
Жизнь сама не верит в бред горшков,
В нашу глупость, в наш набор грехов.
