Почему снова о Марлен Дитрих? Германия по-прежнему пытается найти в душе примирение со своей великой и строптивой дочерью -- самой прославленной немецкой актрисой ХХ столетия...
Поначалу она была для немцев "голубым ангелом" -- по названию ее первого звукового фильма, снятого в 1930 году на берлинской киностудии УФА. Затем "эта Дитрих" (так уже стали говорить о ней на родине) превратилась в глазах немцев в падшего ангела, отвергнутого идола, ибо отказалась вернуться в нацистский фатерланд, а прибыла туда только весной 45-го, да еще в американской военной форме. Нелюбимый ангел Германии своих чувств тоже не скрывал и в книге "Словарь Марлен Дитрих" написал: "Я ненавидела с 1933-го по 1945 год. Трудно жить ненавидя. Но если этого требуют обстоятельства, приходится учиться ненависти".
Еще в 1960-м, гастролируя в Западном Берлине и Рейнской области, она была встречена плевками и плакатами "Marlene, go home!". Да и по сей день в ее родном Берлине все никак не решат, какую улицу назвать именем Марлен Дитрих -- и называть ли вообще...
И все же перелом произошел. Диски с записями песен в ее исполнении, фильмы с ее участием завоевали Германию, в первую очередь молодую, которая увлеченно изучает сайт Марлен Дитрих в Интернете и даже дискутирует по поводу "магической красоты" ее ног (кстати, в Голливуде она получила прозвище The Legs). Не отстает и среднее поколение. Недавно в 50-й раз был вручен главный киноприз ФРГ, аналог американского "Оскара", и уже почти решено, что он будет называться "Лола" -- по имени обольстительной кафешантанной певички из "Голубого ангела". Готовится к открытию в Берлине и музей Марлен Дитрих, где будут представлены все раритеты, перевезенные из ее последней квартиры на парижской улице Монтень -- письма друзей и поклонников, театральная обувь и одежда, награды, публикации прессы. Попыткой заочного примирения (хотя и не особо удачной) был снятый в Голливуде немецким режиссером Йозефом Вильсмайером фильм "Марлен", где 39-летней Кате Флинт удалось добиться поразительного внешнего сходства с прототипом (об этом рассказывалось в № 20 "ЭП" за 2000 год).
Но, пожалуй, наиболее примечательным в истории "возвращения Марлен Дитрих в Германию" является множество публикаций о жизни кинозвезды с ранее не известными подробностями. О "вечном мифе Марлен Дитрих, который превосходит любую моду", пишет в одном из последних номеров журнал "Шпигель".
Жизнь этой женщины была и впрямь соткана из противоречий, иногда невинных и забавных ("Мое имя -- Марлен Дитрих, и это не псевдоним, как часто писали", -- утверждает актриса в книге "Возьмите жизнь мою...", хотя доподлинно известно, что еще в 13 лет Мария Магдалена фон Лош придумала себе имя Марлен, составленное из двух настоящих), а зачастую шокирующих. Так что окружавшие ее и близкие ей люди с выражением повторяли в своих воспоминаниях название фильма Дитрих: "Дьявол -- это женщина". Едва ли не самым страшным по наглядности примером была книга актрисы Марии Рива "Моя мать Марлен" (в № 10 "ЭП" за 1993 год публиковались выдержки из нее, потом мемуары вышли и на русском языке).
Статья в "Шпигеле", принадлежащая перу немецкого публициста Хельмута Каразека, словно составлена из названий кинолент, где титры открываются именем Марлен: "Голубой ангел", "Обесчещенная", "Белокурая Венера", "Дьявол -- это женщина", "Желание", "Зарубежный роман", "Страх сцены", "Нюрнбергский процесс", "Свидетель обвинения"...
В 1968 году на знаменитую книжную ярмарку во Франкфурте-на-Майне для презентации автобиографии "Забавы в китайской прачечной" прибыл великий Йозеф фон Штернберг (он был большой шутник!), чье имя во всех киносправочниках переделано на американский манер -- Джозеф, но который, однако, сохранил всю утонченность происхождения из высшего общества Австро-Венгерской монархии и богемность "золотых двадцатых" из жизни Веймарской республики.
"Я был вместе со съемочной группой Гессенского телевидения во Франкфурте, -- вспоминает Хельмут Каразек, -- мы должны были снять фильм о ярмарке, и у меня была четкая договоренность о месте и сроках интервью с режиссером "Голубого ангела". Фон Штернберг приветствовал нас с подчеркнутой вежливостью, исключительно дружелюбно выполнил просьбу оператора и осветителя -- ведь он был... величайшим магом киносвета. Короче, все шло без малейших помех, пока при включенной на прямую передачу камере я не начал свой первый вопрос: "Господин фон Штернберг, вы вместе с Марлен Дитрих..." Закончить вопрос мне не удалось, ибо фон Штернберг рявкнул прямо в камеру: "Да не лезьте вы ко мне с этой чертовой бабой!" Я подавился слюной, интервью на этом и кончилось. Фон Штернбергу -- он умер в декабре 1969 года от сердечного приступа -- оставалось жить чуть больше года, и тем не менее он пришел в такую ярость при одном лишь упоминании имени актрисы, которую для мирового кино создал именно он..."
А она? Как относилась к нему и что говорила о нем она? Напомню пассаж из мемуаров дочери: "Каждый день теперь за семейным обеденным столом -- американский режиссер (идет 1929 год, начались съемки "Голубого ангела". -- Прим. авт.). Он оказался плотным невысоким человеком, с большими, опущенными книзу усами и невыразимо печальными глазами. Я была разочарована. Если не считать его длинного пальто из верблюжьей шерсти, гамашей и элегантной трости, в нем не было ничего значительного. Но голос его был удивителен -- мягкий и глубокий, просто шелк и бархат... А мать считала его божеством. Вешая его пальто в гардероб, она гладила ткань, словно та обладала некоей магической силой. Она готовила только его любимые блюда, наливала в бокал сначала ему и только потом -- отцу, который, казалось, был вполне согласен с этим. А когда фон Штернберг говорил о своем фильме -- серьезно, страстно, напористо, мать слушала, как зачарованная".
Как к божеству Дитрих относилась к фон Штернбергу вплоть до самой своей смерти. "Его советы были для меня законом и выполнялись безоговорочно", -- сказала она в интервью публицисту французской газеты "Фигаро" Алену Боске за год до кончины. Актриса называла режиссера "своим Пигмалионом", себя, разумеется, "его Галатеей", и если уж продолжать мифологию, то роль богини Афродиты, оживившей прекрасную статую, сыграла сама кинематография. Вот только с любовью создателя к своему творению в жизни было не так, как в легенде: "Да, я создал Марлен Дитрих из ничего, поднял ее с земли до небес, -- пишет фон Штернберг в автобиографии. -- И она никогда не переставала заявлять, что всему в жизни ее научил я. Однако я многому ее не научил и прежде всего тому, чтобы не бубнила она на всех углах обо мне..."
Какие уж тут Пигмалион с Галатеей! Не случайно Дитрих гораздо чаще называла фон Штернберга "своим Свенгали", а себя -- "его Трильби" -- по именам героев романа английского писателя Джорджа дю Морье "Трильби" (1894), где суровый маг с помощью гипноза одаряет влюбленную в него девушку-простушку волшебным голосом, который, однако, покидает певицу сразу после смерти чародея. Впрочем, настоящая Трильби -- Марлен Дитрих -- волшебного голоса после расставания со "своим Свенгали" и даже после его смерти не теряла.
Ну а все-таки в чем состоял труд Пигмалиона над Галатеей (Свенгали над Трильби) в кинематографе? "Своей легендарной славой актриса прежде всего обязана магическому сочетанию света и киноленты из целлулоида", -- замечает Хельмут Каразек. Режиссер, с которым Дитрих встретилась в 1929 году в Берлине и у которого затем снялась в семи едва ли не самых известных своих фильмах, был поистине волшебником света в кинематографе. С привычной для него желчностью фон Штернберг замечает в автобиографии, что до встречи с ним Дитрих была "простоватой, довольно-таки пухленькой берлинской домохозяйкой, которая на фотографиях выглядела так, будто она изо всех сил старается выглядеть Женщиной". Доля истины тут есть, ибо в картине 1922 года "Таковы мужчины", где Дитрих играет служанку, она и впрямь выглядит упитанной, у нее круглая мордочка, вздернутый мясистый нос (впоследствии она всегда уверяла, что ее "носик похож на утиную попку"), торчащие скулы, в которых тонут маленькие глазки.
В "Голубом ангеле" фон Штернберг великолепно использует эти, прямо скажем, не идеальные кинематографические данные, подчеркивая у полненькой простушки одно и совершенно убирая в тень другое. Он приподнимает ей наискосок брови, выгодно освещает высокие скулы, складывает с помощью косметики губы (нижняя слишком мясистая) изящным сердечком, опять-таки светом и тенью превращает несколько широкий нос в подобие крыльев бабочки и даже заставляет беднягу выдрать четыре коренных зуба, чтобы щеки не были круглыми и лицо несколько вытянулось. "Домохозяйка" была посажена на диету, в результате которой потеряла 15 килограммов. Надо сказать, что и знаменитые меха, в которые изящно куталась кинозвезда, и обтягивавшие ее фигуру платья, не говоря уж о цилиндре и фраке с бабочкой, -- весь этот кинооблик также был изобретением режиссера.
Марлен оказалась весьма способной ученицей Мастера. Даже в такой специфической сфере, как использование света. На своей вилле в Беверли-Хиллз она все лампы расположила так, что гости, бывавшие на ее приемах, воспринимали появление перед ними хозяйки дома словно бы на киноэкране. Она сама аранжировала и освещение на съемочной площадке, появляясь там задолго до партнеров по фильму. "Марлен -- самая талантливая осветительница в кино, после Йозефа фон Штернберга", -- сказал его оператор Билли Уайлдер уже после того, как Дитрих рассталась со своим режиссером. Скандал был оглушительным, тем более что беглянка ушла под покровительство главного соперника и врага фон Штернберга на студии "Парамаунт" -- Эрнста Любича.
Однако здесь речь об особом аспекте этого события. "Из всех искусств для нас важнейшим является кино". Хотя эта фраза была сказана в другой стране и в другое время, она характеризует отношение к кинематографу и в нацистской Германии. Даже музыкальные комедии, в которых блистала несравненная Марика Рокк, работали в конечном счете на гитлеровскую пропаганду. Ангажированными на службу "фюреру, народу и рейху" были все звезды, оставшиеся на киностудии УФА: Сара Леандер, Лилиан Харвей, Йоганнес Хеестерс, Хайц Рюман. Вот что пишет современный немецкий критик Карстен Витте о знаменитой Лилиан Харвей (ее имя в этой характеристике легко заменяется и на Марику Рокк, и на Сару Леандер): "Киностудия УФА безжалостно эксплуатировала внешность актрисы, которая была ее самым большим капиталом. Миловидная прелестница с некоторой примесью нервной дерзости, Лилиан Харвей была немецким ответом на вызов американских конкуренток. Ее облик "примирял" девчонку-сорванца со скромницей Гретхен. Ее героини кокетничали напропалую и стреляли глазками, но, когда приходила первая любовь, они стыдливо опускали ресницы".
Надо ли говорить, как жаждал гитлеровский рейх вернуть в Германию из "вражеского логова" -- Голливуда -- самую прославленную немецкую актрису, да еще урожденную фон Лош, да еще из семьи прусских офицеров! Как только стало известно о разрыве Дитрих с фон Штернбергом, к актрисе явился представитель германского консульства в США и передал ей текст передовой статьи, которая по личному указанию рейхсминистра пропаганды д-ра Йозефа Геббельса появилась во всех ведущих немецких газетах. В ней говорилось: "Наши аплодисменты Марлен Дитрих, которая наконец-то уволила еврейского режиссера Йозефа фон Штернберга, всегда заставлявшего ее играть проституток и иных порочных женщин, но ни разу не предложившего ей роли, которая была бы достойна этой великой гражданки и представительницы Третьего Рейха... Марлен следовало бы сейчас вернуться на родину и принять на себя роль руководительницы германской киноиндустрии, перестав быть инструментом в руках злоупотребляющих ее славой голливудских евреев".
Итак, нацисты уже с 1935 года строили перед Марлен золотой мост, по которому блудная дочь должна была бы вернуться в отчий дом. И здесь все средства были хороши. Дитрих сама впоследствии рассказывала, что, помимо германского консула с его газетками, дипломатическим представителем Гитлера в ее доме появился д-р Карл Фольмеллер, тот самый Фольмеллер, который когда-то по поручению своего знакомца фон Штернберга переделывал роман Генриха Манна "Учитель Гнус" в киносценарий "Голубого ангела". Теперь бывший сценарист был одним из лидеров немецкого землячества в США, а на деле -- руководителем "пятой колонны" нацистов. По словам Марлен, он долго рассказывал ей, как "обожает фюрер ее фильмы", как смотрит их каждый вечер в своей резиденции в Берхтесгадене и повторяет: "Она принадлежит Германии!".
Много времени спустя, когда уже бушевала Вторая мировая, актриса воспользовалась этими беседами с посланцем Гитлера, чтобы сыграть блестящую роль на одной из голливудских "парти". "Кто знает, -- произнесла она задумчиво перед множеством избранных гостей, -- может мне и следовало принять то предложение?" И когда наступила мертвая тишина, а на всех лицах читался безмолвный вопрос "Зачем?!", она произнесла: "Может, я бы смогла отговорить его от этого!". Кого? От чего? Да Адольфа же, конечно, -- от аннексии Австрии и Чехословакии, нападения на Польшу, агрессии против СССР...
Разумеется, то был маленький спектакль на публику. Вместо попытки "отговорить фюрера от этого" Марлен немедленно прервала все съемки, созвала пресс-конференцию на "Парамаунте", где руководитель "пи-ар" киностудии от имени актрисы заявил, что Марлен Дитрих порывает все связи с Германией и просит американские власти предоставить ей гражданство США. "Я увидела в тот момент глаза матери, -- вспоминает ее дочь Мария Рива. -- Они были заплаканными и опухшими, и мама все время отворачивалась, чтобы не было видно ее лица".
Дитрих всегда была далека от политики. В 1930-м она уехала в Америку, лишь следуя за обожаемым фон Штернбергом и в расчете на хороший контракт с "Парамаунтом". Об угрозе нацизма она в ту пору вряд ли думала. Но сейчас, в 1935-м, она сделала осознанный шаг к политической ангажированности. И через четыре года, получив наконец долгожданный американский паспорт и покинув Францию после отдыха на Лазурном берегу 2 сентября 1939 года, то есть наутро после начала Второй мировой войны, она с эмоциональностью художника и с дисциплинированностью истинной пруссачки бросилась в борьбу против фашизма, который олицетворялся покинутой ею родиной.
Об этом времени в долгой жизни Марлен Дитрих много написано -- не стоит повторяться. Но именно военный период, когда столь открыто и яростно свершалось противостояние прославленной кинозвезды и ее погрязшей в коричневом варварстве родины, был наиболее драматичным для Марлен Дитрих. Она перестала быть киноактрисой, став певицей и своим собственным конферансье на походных сценах, которыми зачастую служил джип, окруженный толпами американских "джи-ай". К этому времени относится масса былей и небылиц о ее любовных похождениях с американскими военными, знаменитыми и никому не известными, и она сама с удовольствием поддерживала эти рассказы, играя на публику. ("Правда ли, что вы, будучи на передовой, спали с генералом Эйзенхауэром?" -- спрашивали ее, и она отвечала безмятежно: "Да ведь Айк никогда и на передовой-то не бывал!")
Как раз в ту пору и закладывалось глубоко негативное чувство немцев к "блудной дочери Германии". И это несмотря на то, что в конце войны, находясь в рядах американских войск, Марлен Дитрих пела знаменитую "Лили Марлен" в госпиталях, где лежали раненые солдаты вермахта, и немцы плакали. В общем, ей пришлось испытать нечто схожее с тем, что пережил Вилли Брандт, который, будучи еще Гербертом Карлом Фрамом, бежал от нацистов в Норвегию, а после окончания войны с немалым трудом завоевывал доверие избирателей. Но если Брандт уже в 1957-м был избран правящим бургомистром Западного Берлина, то в Марлен Дитрих там же еще три года спустя летели плевки и оскорбления. Почему все-таки?
Этот вопрос в 1982 году задал ей актер и режиссер Максимилиан Шелл, снимая документальный фильм "Марлен". Она без всякого возмущения ответила на своем любимом берлинском диалекте почти детской фразой, которую можно перевести примерно так: "Ну, они поссорились со мной..." После этого обычно говорится: "Давай дружиться и никогда не злиться!" Но такого сказано не было. Опять же -- почему?
Вот что считает автор "Шпигеля" Хельмут Каразек, который, кстати, относится к Дитрих с явным пиететом: "Марлен всегда оставалась в Германии нелюбимой звездой. Она была бы нелюбима у нас и в том случае, если бы прибыла на побежденную родину не на американском джипе и не в американской униформе. Она была женщиной, у которой все, что она делала, играла, представляла, оборачивалось вызовом, провокацией. И пафос ее, и страсти были холодными, рассудочными. Вечная жизнь? Даже достигнув 90-летнего возраста, она едва ли могла себе представить, что "после смерти мы все вознесемся туда, на небо". Красота ее была пленительной, но холодной, а ее воздействие на окружающих -- чувственным, эротичным, но неизменно под контролем разума. Никогда она не становилась жертвой подобно Рите Хейуорт или Мэрилин Монро, никогда не была, словно Грета Гарбо, Анной Карениной либо Дамой с камелиями. Ей никогда не удавалось быть победительницей, но она оказывалась слишком гордой для того, чтобы терпеть поражения.
И потому в голосе ее слышится нечто, что невозможно воспроизвести музыкально, но что звучит как насмешка, как чувство превосходства. Этот голос! Благодаря ему она завершила свою карьеру. Ее знаменитая и ею любимая "Скажи, куда исчезли все цветы..." Столь сентиментальную песню может исполнять лишь такая несентиментальная женщина, как она..."
В 1991 году, за год до смерти актрисы, Каразек беседовал с ней по телефону. О том, что Дитрих бедствует в одиночестве в своей парижской квартире, Каразеку рассказал автор "Исчезнувших цветов" Макс Колпет, живший в ту пору в Мюнхене и знавший Дитрих по 20-м годам в Берлине. Через ведомство президента ФРГ Каразек попытался выхлопотать актрисе почетную пенсию, но в этом учреждении ему было сказано, что через год после выхода последнего фильма Дитрих "Прекрасный жиголо -- несчастный жиголо" (1978) она объявила об отказе от всякого контакта с общественностью, и потому даже немецкое посольство в Париже не имеет возможности переговорить с ней.
От имени редакции "Шпигеля" Каразек все же направил Дитрих письмо, и -- о чудо! -- она позвонила в журнал, но автора письма не застала -- он уже ушел домой. Она дозвонилась и туда, произнеся своим характерным насмешливым голосом, хотя и чуть замедленно: "Представляете, ночной дежурный в редакции не желал дать мне вашего домашнего телефона! Мне!.." Поначалу трубку взяла десятилетняя дочь Хельмута, и надо было видеть, как ребенок с невероятным блеском в глазах и смущенной улыбкой произнес: "Папа, тебе звонит Марлен Дитрих..."
"Тогда, в 1991-м, я пять раз разговаривал с нею по телефону, -- вспоминает Каразек. -- Дважды она была весела, разговорчива, дружелюбна, в остальных случаях -- резка и недоверчива. В пятом разговоре она даже попыталась изобразить дело так, будто у телефона вовсе не Марлен Дитрих. Но голос-то ее выдал! Дитрих тогда быстро положила трубку. За ее ворчанием чувствовались растерянность, одиночество".
Собственно, ожидать иного было нельзя. Позже дочь дала жестокое и, видимо, реалистичное описание тех дней своей матери: "Ноги у нее ссохлись и не действуют. В алкогольном угаре она подстригает свои волосы маникюрными ножницами и красит их в розовый цвет, оставляя грязные белые пряди. Ушные раковины у нее обвисли, а зубы, которыми она всегда так гордилась, ибо они были ее собственными, почернели и стали ломкими. Левый глаз почти прикрыт. Когда-то прозрачная кожа стала пергаментной. Она распространяет запах виски и телесного распада".
После такого свидетельства хочется немедленно вновь посмотреть фильм с Марлен Дитрих, ну хотя бы "Марокко", где ее красавец-любовник Гарри Купер босиком топает по пустыне вслед за "чертовой бабой", выражаясь языком Штернберга.
Однако разговор о взаимоотношениях немки Марии Магдалены фон Лош с ее соотечественниками все же повисает в воздухе. Тем более что Каразек обращает внимание на еще одну немаловажную деталь из биографии звезды. В интервью Максимилиану Шеллу для его документального фильма Марлен сообщила, что была единственным ребенком в семье. Однако у нее была старшая сестра Элизабет, хотя с конца войны актриса всячески стремилась замолчать или даже отрицать этот факт.
Дело в том, что весной 1945 года Элизабет и ее муж Георг Виль объявились в одном из самых страшных фашистских концлагерей -- Берген-Бельзене. Когда в апреле в лагерь вошли англичане, из списочного состава в 60 тысяч узников в бараках находилось 10 тысяч трупов, а еще 20 тысяч умерли в течение пары недель после освобождения. А что же супруги Виль? Нет, они не были заключенными, хотя не были и надсмотрщиками в лагере. Они просто держали кафе, где столовались как нацистские палачи из Берген-Бельзена, так и военнослужащие вермахта. Тихие и добропорядочные граждане рейха. То-то удивилась Мария Рива, когда, зная, что ее тетка Элизабет вышла из концлагеря, увидела здоровую упитанную даму!
Подобное родство было для Дитрих совсем некстати, и она бросилась в лагерь, к коменданту, старшему лейтенанту британской армии Арнольду Хоруэллу. Разговор облегчался тем, что англичанин оказался берлинским евреем, сумевшим в 30-е годы перебраться в Лондон. К тому же на него был обрушен водопад прославленных имен из числа друзей Марлен Дитрих -- генералов Эйзенхауэра, Паттона, Брэдли. В общем, дело замяли. Однако сама Элизабет не вполне поняла сложность ситуации для ее сестры и не раз публично высказывалась о "высокой моральности третьего рейха, который, при всех недостатках, все же пытался защитить немецкую честь". Неудивительно, что Марлен решила остаться единственным ребенком своих родителей...
А на вопрос журнала "Шпигель", который был поставлен Марлен Дитрих в ее последнем интервью 17 июня 1991 года -- "На чем основывался ваш антифашизм?", она ответила кратко и обезоруживающе: "На чувстве приличия!"
Может, примирение между великой немкой Марлен Дитрих и Германией все же состоялось?
