В начале восьмидесятых в парке на улице Усиевича, что неподалеку от станции метро «Аэропорт», часто прогуливалась пожилая женщина. Иногда компанию ей составляли соседки. И тогда она говорила: «Я слышу, как у меня на балконе шелестят листья. Почему они шелестят? Ведь там нет деревьев». Спутницы лишь пожимали плечами. Никто не знал ответа. А к незнакомым прохожим женщина обратиться не могла. Вдруг они узнают в бедной седой старушке знаменитую Клавдию Шульженко?
Интересно, что в начале XX-го века положение эстрадного артиста, как и всей эстрады в целом, было весьма незавидным. В те годы эстрадное искусство приравнивалось к цирковому, сугубо развлекательному жанру, от которого ждать чего-либо серьезного было просто неуместно. Эстрадные артисты выступали в пивных, естественно приспосабливаясь к вкусам пирующих. Даже в официальных документах значилось: «Пивная эстрада».
Конечно, она никак не вязалась с принципами советского искусства, и, разумеется, против подобных «концертов» не раз выступала общественность. Но, как писалось в журнале «Цирк и эстрада» (1928 г.), «прекращение работы эстрадников в пивных вызвало бы большую безработицу, и Центропосредрабис, как орган, распределяющий работу, считает эту меру преждевременной».
А ведь сейчас никому бы и в голову не пришло называть нашу эстраду «пивной». Да и само слово «эстрада» теперь поменялось на модное – «шоу-бизнес». И наши эстрадные певцы и певицы вряд ли думают, как свести концы с концами, когда и лекарства купить надо, и на «черный день» что-то оставить… Но разговор пойдет не о сегодняшних «На-на», а о той вокальной эстраде, которая дала нам имена таких исполнителей, как Леонид Утесов, Лидия Русланова, Марк Бернес, Георг Отс, Майя Кристалинская, Людмила Зыкина, Юрий Гуляев, Муслим Магомаев, Иосиф Кобзон, Эдита Пьеха, Алла Пугачева… и, конечно, Клавдия Шульженко – певица, чье имя вписано золотыми буквами в историю нашей культуры.
Родилась будущая легенда советской песни в марте 1906 года в Харькове, в семье бухгалтера. Девочка просто обожала петь и, немного повзрослев, стала брать уроки вокала у профессора Харьковской консерватории. Говорят, распевая у себя дома, Клавдия услышала гром аплодисментов. Оказывается, под окнами собралась значительная толпа зевак, которые громко выражали свое восхищение и требовали продолжения.
А уже в семнадцать лет Клавдия Шульженко переступила порог Харьковского драматического театра под руководством Н.Н. Синельникова, где на вопрос, что она умеет делать, лихо ответила: «Все!» Ее попросили спеть и после этого моментально зачислили в труппу. Стечение обстоятельств, но… аккомпанировал ей тогда Исаак Осипович Дунаевский.
Бесспорно, несколько лет, проведенных на сцене Харьковского театра, были первым и значительным опытом будущей актрисы. Там она дебютировала как певица, исполняя романс «Звезды на небе» в спектакле «Казнь», там же она постоянно принимала участие в театральных дивертисментах, выступая параллельно в рабочих клубах.
И вот однажды наступил день, когда тяга к эстраде, этому совершенно специфическому виду сценического искусства, оказалась сильнее, чем к драматургии. Весной 1928 года актриса отправилась в Ленинград, где приняла участие в концерте Мариинского театра, посвященном Дню печати, да так успешно, что в следующем году певица уже дебютировала в Московском мюзик-холле.
Что же способствовало такому скорому и удачному творческому продвижению? Ведь, как мы знаем, эстрадному искусству отнюдь не отводилась «зеленая улица» в городе «светлого будущего». Замученные безработицей и полуголодной жизнью, эстрадные артисты объединялись в коллективы и отправлялись бродить по стране, где выступали на лесных полянах, деревенских ярмарках или, если повезет, в избах-читальнях. Каков же был их репертуар?
Все в том же журнале «Цирк и эстрада», в рубрике «Закоулки эстрады», можно найти многочисленные «перлы» одного из самых тогда популярных жанров – куплетов. Вот некоторые из них:
Или:
А что же пела юная Шульженко? Все, от городского романса до русской народной: «Кирпичики», «Шахта №3», «Гренада»… И уже тогда в ее исполнении появились песни, которые станут впоследствии знаменитыми и «только шульженковскими»: «Записка» (муз. Н. Бродского, стихи П. Германа), «Руки» (муз. И. Жака, стихи В. Лебедева-Кумача), «Синий платочек» композитора Е. Петербургского.
Разумеется, двадцатичетырехлетняя певица еще не могла быть великим мастером и далеко не всегда наполняла слова своих песен подлинным чувством. Это произойдет позже, когда ее великолепные «Три вальса» станут настоящим моноспектаклем, полным искренности, самоиронии и артистизма.
Но и тогда, в начале творческого пути, ее лирическая героиня, облик которой был прост и естествен (открытое лицо, коротко остриженные белокурые волосы), и исполнительская манера, и задушевное, одновременно подкупающее своей непосредственностью общение со зрителями cделали свое дело. И скоро, приобретая билеты на эстрадный концерт мюзик-холла с участием «Теаджаза» Л. Утесова, Б. Борисовой, Л. и М. Мироновых, М. Труцци, К. Шульженко… зрители шли «на Шульженко».
По-видимому, секрет ее популярности таился еще и в том, что в эстрадной певице по-прежнему жила настоящая драматическая актриса. С 1931 года она постоянно была задействована в многочисленных театральных постановках, исполняла главную роль в пьесе «Условно убитый» (вместе с Л. Утесовым), играла и пела в комедии Э. Иогансона «На отдыхе», снялась в фильме М. Авербаха «Кто твой друг?» (роль Веры)… И в то же время записывала «Песни Тони», «До свиданья, тихий Дон», специально созданную для нее Полем Марселем «Дружбу» («Когда простым и нежным взором…»), была солисткой джаз-оркестра под руководством Я.Б. Скоморовского.
Позднее, вместе с супругом В.Ф. Коралли, актриса организовала свой джаз-оркестр. А 22 июня 1941 года оркестр был переименован в фронтовой джаз-ансамбль.
Объявление о начале войны застало певицу на гастролях в Ереване. Добровольно вступив в ряды действующей армии, в первый год ленинградской блокады она дала 500 концертов, исполняя «Записку», «В вагоне поезда», «О любви не говори», «Руки», «Синий платочек»... Сотни раз певица выезжала на фронт, выступая перед бойцами. Ее песни звучали на передовых и в госпиталях. От них веяло запахом весенней земли, тишиной ночей, голубизной неба… такой знакомой и забытой…
Медсестры горнострелкового полка Г. Сизова и Е. Черняева вспоминали, как они оберегали несколько пластинок и старенький патефон… бойцы разных батальонов, под пулями, в дождь и пургу приходили в землянку и, «обняв патефончик, замирали, слушая Шульженко». Надо сказать, что слова «Синего платочка», которые мы знаем сейчас, были изменены именно на войне. На фронте в 1942 году, после очередного концерта, к певице подошел военный журналист М. Максимов и предложил свой вариант стихов. С тех пор певица исполняла только их.
А вот старая фотография. Платочек, который актриса держит в руке, раскрашен синим. Эта фотография попала к ней в письме фронтовика А.Г. Наумова. Он писал, что пронес эту карточку сквозь всю войну. В архиве певицы сотни писем со словами благодарности.
В 1942 году Клавдию Шульженко наградили медалью «За оборону Ленинграда», а 9 мая 1945 года – орденом Красной Звезды. Летом того же года «За выдающиеся заслуги в области вокального искусства» певице было присвоено звание заслуженной артистки РСФСР.
Тогда журналисты писали, что окончательное творческое кредо Шульженко, ее художественная тема и лирическая героиня сформировались именно в годы войны, потому что в ее репертуаре больше не было «случайных» песен. На самом же деле песни по- прежнему были разными, просто актриса научилась делать их «своими».
В послевоенные годы Шульженко буквально «воцарилась» на эстраде, задавая тон в вокальном жанре. Ее изящные пустячки мгновенно обретали популярность. Она пела о счастье, радости и удаче, на пути к которым нет никаких преград. Снова и снова, на любом ее концерте, зрители требовали повторения «Простой девчонки», «Челиты», «Приходи на свиданье» (муз. А. Островского, стихи Н. Лабковского). Каждый месяц – десятки сольных выступлений. Каждый день – сотни поклонников. Великолепное сочетание вокального и актерского мастерства сделало Шульженко ярчайшей исполнительницей.
С годами ее мастерство лишь оттачивалось. Став народной артисткой СССР, она не пыталась задерживать внимание зрителей на музыкальных ритмах, костюмах, косметике или прическе. Актриса заставляла видеть и слышать совсем другое, задумываться о чем-то действительно важном: «Мне нравятся песни – раздумья о человеческой жизни… Песня – это искусство.
А искусство обязательно должно вызывать раздумья. Хорошая песня, словно моноспектакль с большим смыслом и содержанием, с огромным накалом человеческих страстей». И действительно, любая песня в исполнении Шульженко теперь становилась драматическим спектаклем, театром одного актера, рассказом о жизни, иногда о ее частном эпизоде, смешном или печальном, но в котором всегда звучала мудрость обобщения… Взять хотя бы «Три вальса» (муз. А. Цфасмана, стихи Л. Давидович и В. Драгунского), в которых соединилась вся многогранность творчества вокалистки, ее ювелирное мастерство, умение говорить на пределе какой-то очень личной исповеди, способность через частный случай раскрыть закономерности целой жизни.
Именно это умение и подняло певицу «над всеми модами века», а эстрадные песни в исполнении Клавдии Шульженко сделало настоящим искусством. В золотом фонде советской эстрады, наряду с «Нежностью» М. Кристалинской и «Журавлями» М. Бернеса, хранятся «Три вальса» К. Шульженко.
Велико было влияние актрисы и на молодое поколение вокалистов, для которых она являлась настоящим кумиром. Гелена Великанова, вспоминая поступление в Эстрадную студию под руководством Б.Я.Петкера, говорила: «Я чуть не умерла от страха, когда увидела в жюри, рядом с Вертинским, Утесовым и Церетели Клавдию Ивановну…». Эдуард Хиль утверждал, что решил стать певцом именно на концерте Клавдии Шульженко: «Меня буквально ошеломило тонкое, филигранное мастерство артистки, ее умение, исполняя песню, всякий раз как бы создавать заново, раскрывать в ней тонкие движения чувства, умение воспроизводить не только образ, а жизнь этого образа. Вот тогда-то и возникло желание попробовать себя именно в песне». Иосиф Кобзон писал: «Я считаю, что певец ни в коем случае не должен отвлекать слушателей от песни. Если жест подчеркивает содержание, помогает созданию образа, какой-то жанровой зарисовки, как у Клавдии Ивановны Шульженко (кстати, моей любимой певицы), я – за».
А Алла Борисовна Пугачева стала ярчайшей представительницей и преемницей «школы Шульженко».
Миллионы же советских людей ловили каждую возможность встретиться с дорогой актрисой. Каждый выпуск ее пластинки, каждое появление на телеэкране, будь то трансляция юбилейного концерта в Колонном зале Дома Союзов или показ телевизионного фильма «Вас приглашает Клавдия Шульженко», становились настоящим семейным праздником, приходом в дом долгожданного гостя и верного друга.
И мало кто знает, что в последние годы жизни певица оказалась в более чем затруднительном положении. Расставшись с В. Коралли, Клавдия Шульженко жила в маленькой комнатке коммуналки, получая от государства пенсию 270 рублей. Актриса, заслужившая всеобщую любовь и признание, обладательница десятков почетных званий, наград и орденов (последний, орден Ленина, был вручен певице в 1976 году), теперь распродавала драгоценности и антиквариат, которые собирала все послевоенные годы… Невольно вспоминается положение эстрадного артиста в начале XX века. И спрашивается, так ли уж изменилось отношение государства к актерскому брату? И так ли уж волнует нас самих действительное положение вещей?
И вот, как и почти сто лет назад, на помощь эстраднику пришли коллеги по цеху. Денег актриса не брала (тайком умудрялась оставить несколько банкнот лишь Алла Пугачева), но они приносили ей подарки. Как правило, это были вещи, необходимые любой женщине: косметика, скатерть, плед… А шелест загадочных листьев за окном, как эхо несмолкающих аплодисментов, убаюкивал ее по ночам…
Когда летом 1984 года Клавдия Шульженко в последний раз уезжала в больницу, в ее комнате оставались лишь две ценные вещи: диван красного дерева, купленный у Лидии Руслановой, и рояль Дмитрия Шостаковича.
