Она была Принцессой Грезой художника и великой певицей. А он был Великим художником, который искал образ и видел вокруг все тайное, «пурпур лиловых миров», «сине-лиловый мировой сумрак», который искал, как говорил Блок, «дивные краски и причудливые чертежи, похищенные у Вечности».
Необычный тембр ее голоса - вот что впервые поразило Врубеля, ее дивное пение явилось ему прежде ее внешней красоты. Это был знак-символ. Он был всегда напоен фантазиями и мечтами, все его образы, рождавшиеся на картинах, в жизни распадались на осколки мозаики.
1896 год. Это панно «Принцесса Греза». Это встреча Врубеля и Забелы. Встреча сказочная. Он загорелся сюжетом Эдмона Ростана, чья пьеса «Принцесса Греза» в этот год была восторженно принята русской читающей и театральной публикой. В основе пьесы лежала средневековая легенда о принце и трубадуре по имени Жоффруа Рюдель, очарованном рассказами пилигримов об антиохийской принцессе Мелисинде. Предчувствуя свой близкий конец, он решил пуститься в дальнее плаванье за море, «не в силах умереть, не увидев хотя на миг ее».
Врубель плывет на корабле и, умирающий, с лютней в руках, силой своего таланта и искусства как будто из воздуха воссоздает свою романтическую грезу - образ прекрасной и недостижимой принцессы. Он сам жаждал появления в своей жизни вызванной его искусством грезы-любви. И это случилось. Ее он прежде услышал, а потом увидел. Такое могло случиться только с ним.
Надежда Ивановна Забела окончила в 1891 году Петербургскую консерваторию. У нее было чудесное лирическое колоратурное сопрано. Она пела в театрах Киева, Тифлиса, Харькова. В 1895 году в русской музыкальной жизни состоялось знаменательное событие - возобновилась Русская частная опера С.И. Мамонтова. Здесь Надежда Ивановна блистала, завораживая зрителя своими сценическими образами и, прежде всего, дивным голосом, до 1904 года.
Она стала вдохновительницей и для композитора Римского-Корсакова, лучшей исполнительницей Волховы, Панночки, Снегурочки, Царевны-Лебеди. Особенно удавались ей роли сказочных и фантастических персонажей. Манеру исполнения Надежды Ивановны отличали особенная одухотворенность, искренность, задушевность, русскость.
Он встретил ее в театре, там, где свершалось таинство перевоплощения, там, где символы оживали, где мир фантастичен и изменчив, где царит прекрасное, а за светом рампы оживают видения. О нем говорили: «Визионер, трактовавший действительность как фантазию, а фантазию как действительность», «словно просидевший всю жизнь без выхода в волшебной опере, созерцая театрально-необычные существа».
Однажды Савва Морозов попросил Врубеля закончить декорации к опере, поскольку Коровин заболел. Врубель выполнил заказ и явился на премьеру. Его поразил голос, струившийся со сцены. Это пела его Принцесса Греза.
Он полюбил ее сразу, восхищался ее красотой, хотя окружающие не находили ее красивой, считали, что черты лица ее не были правильными, что художник скорее придумал ее. Но когда звучал ее голос, когда ее длинные, красивые гибкие руки, о которых говорили все, будто обнимали воздух, сливаясь со звуком, чудилась ему воплощенная живая женщина-песня. «Все певицы поют как птицы, а Надя - как человек!»
«Врубель затеял картину «Гензель и Гретель», на которой он изображал Надю и Любатович под видом детей. Надя мне сказала, что если эта картина удастся, она согласится выйти замуж за Врубеля, а сделал он ей предложение, кажется, чуть не с первого раза, как только они познакомились».
«Я дам тебе все, все земное - Люби меня!..» 28 июля 1896 года они обвенчались в Женеве. На другой день молодые уехали в Люцерн, где Врубель писал «Полет Фауста и Мефистофеля». Молодая жена вспоминала: «Здесь мы устроились в пансионе на возвышении с великолепным видом на озеро, рядом мы нашли на свое счастье atelier, так как М.А. сейчас должен исполнить еще один запоздавший заказ».
Маргарита и Фауст. Так началась их жизнь вместе. В сезон 1896/1897 года Надя, вскоре после того, как они обвенчались, пела партию Маргариты в опере Гуно «Фауст» в Харьковской опере. Врубель сопровождал ее в Харьков, вносил некоторые изменения в ее костюмы, волновался, заворожено слушал.
Он изобразил Маргариту-Надю на панно, которое для Морозова сделал по мотивам трагедии Гете. Это был гимн любви, вечный вопрос, который он задавал себе. «Куда идешь ты? Я этого не знаю». «Мания, что непременно скажу что-то новое, не оставляет меня». Панно было отвергнуто заказчиком.
А теперь он мог сотворить живую Маргариту. Слушательница выступления Забелы в харьковском спектакле говорила: «Надежда Ивановна была в таком виде, как она изображена в панно Врубеля «Фауст и Маргарита». Маргарита словно вырастает из любимых модерном бледных лилий, лиловых ирисов, сама она как будто хрупкий цветок.
Они стали сотворцами, все действо их жизни проходило на грани искусств, она для Врубеля была полуреальностью, полуфантастикой. Он научил ее «видеть в реальном фантастическое». Он был способен видеть музыку в цвете, она видела его цвет в музыке. Они творили свое чувство как будто великую сказку, извлеченную из русского дремучего леса, из таинственного ночного озера, в котором купается луна.
Когда-то он написал Римскому-Корсакову: «Благодаря Вашему доброму влиянию решил посвятить себя русскому сказочному роду... Не повторять в мильонный раз музы, а сделать что-нибудь русское, например: Лель, весна-красна...» И он вместе с Надей лепит этот сказочный род. «Музыку цельного человека».
Сестра Забелы рассказывала о том, как в 1898 году он писал на хуторе Плиски один из самых знаменитых портретов жены: «Писал Врубель еще портрет в легком прозрачном капоре, кисея зеленая с лиловым, форма empire, в садовой кисейной шляпе и перчатках. Сестра сидит и держит в руках лорнет. По поводу этого портрета Врубель говорил, что писать платье, драпировки труднее, чем тело... С портретом же сестры Врубель очень возился, обыкновенно он работал так быстро, тут же ему не давалось то, что он хотел, и он все переписывал и переписывал».
Она для него - постоянный сюжет, вернее, постоянно меняющийся сюжет-сказка... Царевна-Лебедь. 21 декабря 1900 года состоялась премьера оперы Римского-Корсакова по пушкинской «Сказке о царе Салтане» на сцене частной оперы Мамонтова. Партию Царевны-Лебеди пела Надежда. Декорации и костюмы были выполнены Врубелем.
Помните его картину «Царевна-Лебедь»? Рецензенты писали, что сценический облик Забелы был таким же, как на картине Врубеля. «Ее Царевна-Лебедь, также запечатленная Врубелем на полотне - это видение, созданное народной фантазией. Одухотворите эти кристально чистые звуки светлым чувством и весенней девичьей нежностью - и вы, быть может, услышите и увидите ту Царевну-Лебедь, какой была Забела и какой впоследствии эта Царевна не была уже ни у одной из исполнительниц», - писал тот, кто видел ее в этой роли. Это была Царевна-Лебедь русской поэзии, в ней и русские детали (кокошник), и лирическая задушевность, и мелодичность пушкинского образа.
Врубель создавал не только сценические, но и повседневные костюмы жены. Облачение в костюм, в платье для сцены было для него таким же священнодействием, как и творчество. Он приходил вместе с ней на спектакль за два часа до начала и сам лично, как костюмер, одевал ее. Она воплощала в себе все многообразие мира. Или ее голос?
Он не отпускал Забелу не на минуту, сопровождал на все спектакли, сколько бы раз она их не играла. Все ее партии он знал наизусть. Каждый шаг ее вызывал в нем восторг. Это была его любимая модель. Она была вся соткана для него из звуков, цвета и прекрасной формы.
«Весна с птицами». «Мне и скульптура моя понравилась. Помнишь полуфигуру весны с руками, отмахивающимися от птиц и пичужек, и с ласковой истомой в глазах, улыбкой и движением, это очень похоже на тебя, т.е. формы, а впрочем, и в экспрессии».
«Морская царевна». Она исполняет партию Волховы в опере, Врубель делает эскизы некоторых костюмов. Певица вспоминала: «Мне пришлось петь «Морскую царевну» около 90 раз, и мой муж всегда присутствовал на спектаклях». Он погружался в стихию музыки и говорил: «Я могу без конца слушать оркестр, в особенности море. Я каждый раз нахожу в нем новую прелесть, вижу какие-то фантастические тона».
Они были счастливы в своей сказке. Ничто не предвещало беды. 1 сентября 1901 года родился долгожданный сын, названный Саввой в честь Мамонтова. Врубелю кажется, что он победил внутри себя метущегося Демона, Демона отверженного. Он начинает работу над картиной «Демон поверженный».
Но это не так. Демон рядом. Еще в молодые годы одна из мимолетных связей художника закончилась дурной болезнью, он долго лечился, и, казалось, болезнь отступила. Но в конце жизни она настигла его вновь. А потом его поймала в силки и еще более страшная хворь.
1902 год. Надя стала замечать признаки психического расстройства. 11 марта знаменитый психиатр Бехтерев поставил роковой диагноз - болезнь неизлечима. Они уехали на дачу, Надя боролась самоотверженно. Его стали мучить головные боли, он был злым и раздражительным. Забела писала, что в нем как будто была парализована какая-то сторона его душевной жизни... Затем начались приступы буйства. Те, кто не любил его, называли их безумием грез и цветов. Может быть, так и было…
Страшной платой грезам была и другая их трагедия. В 1903 году Забела и Врубель с сыном поехали к другу в имение под Киевом. В дороге Саввушка заболел и умер в Киеве. Это был последний удар. Дальше - клиники, доктора, недолгие возвращения домой. Надя была рядом...
В 1904-1905 гг. Врубель мучился приступами раздражения, в глазах Надежды Ивановны все чаще читалось отчаяние и покорность судьбе. У нее был ангажемент в «Мариинке», возвращаясь после спектакля, она отдыхала у камина, а он опять писал ее... Сестра запишет: «Работал Михаил Александрович над новым портретом сестры в натуральную величину на большом диване, в концертном, им же самим сочиненном платье удивительной красоты: опять несколько прозрачных материй одна на другой, пунцовое, черное и серое, все вместе это образовывало какой-то гигантский цветок».
«2 декабря. Я пошла к Наде днем, видела ее концертное платье, сочиненное Врубелем из трех или четырех прозрачных чехлов, внизу великолепная шелковая материя, розово-красная, светлая, потом черный тюлевый чехол, потом пунцовый. Лиф весь из буф, точно гигантские розы, плечи совсем открыты, так как рукавов нет, так что видна вся рука с плечом, на шее же колеретка и перекладины. Но платье более изящно, чем эффектно, и так как оно без рукавов, то оно стесняет. Надя боится пошевельнуться, и за ужином сидела все время в меховой пелеринке». Но портрету этому, отдыхающей жены в его платье, не суждено было быть законченным.
Что-то опять говорило о приближении болезни. Жена со страхом наблюдала за ним. Другие тоже замечали, сестра жены вспоминала: «Я увидела Михаила Александровича в декабре месяце (1904 год), он похудел, лицо его стало острое, по-моему, он стал значительно старше на вид, в манерах он тоже стал как-то строже, стал говорить моим детям «вы». Я думаю теперь, что он очень следил за собою, постоянно помня о своей болезни, и оттого казался строже».
Наступает последний период болезни художника. «В начале марта того же 1905 года равновесие его психики нарушается настолько, что с согласия его самого вызванный из Москвы Усольцев увозит его к себе. Накануне отъезда он желает видеть свою жену в костюме, в котором изображает ее на холсте, работал над которым последнее время с лихорадочным жаром, и вообще как бы прощается с тем, что ему особенно близко и дорого».
Врубель лечится у доктора Усольцева, жена и сестра снимают дачу рядом, и они видятся ежедневно. Перед глазами теснятся творческие видения, мысли, образы... Надежда Ивановна слушает его, вечерами плачет. У него ясный взгляд. Он видит сияние и бездну бесконечности.
Доктор Усольцев сразу после смерти Врубеля напишет в статье: «Из длинной вереницы прошедших передо мною людей, душевный спектр которых разложила болезнь, его спектр был самый богатый и самый яркий, и этот спектр показал до неоспоримости ясно, что это был художник-творец, всем своим существом, до самых глубоких тайников психической личности». Она также чувствовала это - не иссякал его источник, а словно еще сильнее бил из черной пропасти-воронки.
Вот он создает последнюю свою работу - портрет поэта Брюсова, реалистичный и точный. К концу жизни он все более близок к реальности, выписывает все, фантазии теперь не нужны. Бенуа об «убийственно мрачном» состоянии Врубеля напишет: «Рисует исключительно с натуры. Даже от орнаментов отказывается… Рассказывает о дивной раковине, которую он хочет срисовать (черным и белым) в большую величину. Ему хочется передать не свет и цвет предметов, а их сияние. Удивительно ясно и убедительно это излагает. Но чувствуется все же ужас безумия под этим. Это тот же Демон, тот же сгубивший его бес. Как бабочка на свет».
В конце февраля 1906 года он ослеп. С 1905 по 1910 год он лечился в разных клиниках, рядом с ним всегда были сестра и жена. Сестра все время читала ему, Надя пела...
В конце января 1910 он долго стоял под открытой форточкой, хотел простудиться. Жизнь, или то, что другие называли жизнью, стала невыносима. В феврале у него началось воспаление легких, в апреле он умер. Она видела всю агонию красоты распадавшейся и бездну пустоты впереди.
Закончилась сказка и для нее. Мучительная и счастливая, горняя и земная. «Я дам тебе все, все земное - Люби меня!..»
