Говорят, пьющего человека всегда можно узнать не только по его внешнему виду. Прежде всего, выдают его глаза, в которых и пустота, и тоска, и одиночество. А еще угадывается какая-то бесшабашная обреченность, оторванность от реальной и настоящей жизни. «Когда я в загуле,- говаривал один мой давний сосед, ныне уже покойный, - мне никто не нужен: ни дети, ни родители, ни жена, даже друзья становятся помехой».
До какого-то момента я не понимала значения этих заключительных слов его тирады, а недавно, разговорившись с приятельницей, у которой муж давно и сильно пьет, вдруг с неожиданной отчетливостью поняла: человек, заболевший алкоголизмом, уж более не принадлежит никому. И в первую очередь, себе самому.
Но речь - не об этих, потерявших человеческий облик существах. Речь о тех, кто не живет, а мучается рядом с ними, - о женах и матерях, сестрах и дочерях, родственниках, чьи судьбы тесно переплетены с людьми, погрязшими в пьянстве.
Ни для кого не является секретом, что ранее работавшие и время от времени выпивающие мужчины после ухода на пенсию все чаще и охотнее начинают заглядывать в рюмку. То, что было и считалось традиционным, так называемым расслаблением после рабочей недели, постепенно перерастает в бытовое пьянство.
Неутолимая тяга к спиртному, как рассказывают жены вчерашних работяг, появляется не сразу. Достаточно за обедом пропустить пару рюмок, как в следующий раз потянет на третью. Дальше - больше. То подошла череда праздников, то после физической работы не грех с устатку и выпить, а тут нечаянные гости нагрянули, случилась встреча с другом. А то у соседа возникла причина пригласить соседа «обмыть» обновку или просто после баньки побаловаться пивком.
Втягивание в этот «процесс» не встречает никакого сопротивления, так как благодатная почва уже заложена заранее. Когда человек оказывается после 35-40 лет работы на производстве без привычных дел, почти в полной бездеятельности, он начинает заполнять пустоту. Как и чем? Редкие главы семьи занимаются хлопотами по дому и хозяйству. Не балуют они своих уже немолодых жен походами по магазинам. Разве только в неделю раз сходят в гараж и погреб за соленьями, картошкой, на том все обязанности заканчиваются.
Вот и «тоскуют» новоиспеченные пенсионеры, и рука как бы сама собой тянется к «злодейке с наклейкой». Сколько нынче спивается таким вот домашним манером, никто не подсчитывал, но в милицейских сводках все чаще и чаще называются фамилии нарушителей семейного покоя и выпивох пенсионного и даже преклонного возраста.
Все они пьют практически по одной схеме: с утра похмеляются, к ночи напиваются, едва успокаиваясь к утру. Назавтра все повторяется снова. Пропиваются пенсии, скромные сбережения, отложенные на ремонт стиральной машинки, телевизора. О солидных покупках в таких семьях никто давно не мечтает.
Трагичность и безысходность подобной жизни заключается в том, что женам некуда податься и негде искать управу на своих мужей-алкоголиков. Как правило, большинство живут в старых домах на первых этажах и даже если имеется трехкомнатная «хрущевка», то какой размен найдешь? «Дражайшие половины» настолько изучили характер своих супружниц, что безошибочно знают: ни на развод, ни на раздел имущества, ни, тем более, на размен квартиры, те не решатся, ибо знают наверняка, что, даже если такое случится, пьянчуга-муж все равно будет донимать свою бывшую жену, беспокоить семьи взрослых детей.
Редко кто осмеливается затевать бракоразводный процесс, который стоит немалых расходов, прежде всего, моральных. Вот и терпят, и мучаются в одиночку, и едва сводят концы с концами, выплакивая в подушку всю свою боль, печаль и унижение.
Жены мужей-пьяниц, как правило, одиноки и несчастны, они уже не надеются на поддержку коллег, товарок по работе, соседей. Нет им помощи и со стороны правоохранительных органов. Когда мужья бесчинствуют, им даже податься некуда, ибо по всем знакомым, друзьям, родным они уже набегались вдоволь, и чувство стыда не позволяет им далее пользоваться гостеприимством.
Что делать, как жить? И вообще, можно ли ТАК ЖИТЬ? Эти вопросы задавала мне одна из недавних собеседниц, а я, наивно полагая, что не все меры воздействия исчерпаны, называла то одно, то другое. Татьяна Васильевна, выслушав мои доводы и советы, не без иронии усмехнулась:- «Все давно испробовала и не раз. Не помогает. Да, кодировала, а спустя два месяца врач-нарколог моего благоверного едва из запоя вывел. Но к вечеру он уже по новой принялся пить. К экстрасенсу возила, к бабушке-травнице обращалась. Заговорами, молитвами лечила, особые заклинания читала над ним, над спящим. Свечи ставила за очищение его души. В монастыри ездила, в храме, к самому Владыке подходила, за благословением и прощением за то, что думки мрачные на мужа в уме держала.
Из дома сколько раз к дочери уходила, а все равно душа не на месте. Последнее пропьет, промотает. И вправду, после временного отсутствия в квартире полно собутыльников, накурено, наплевано, все изгажено. Вещи разбросаны. Отмываю, отдраиваю. Мужа в порядок привожу. Клянется, божится, что все - с пьянкой и дружками «завязал» окончательно. Только дай напоследок на бутылочку пива. С этой бутылочки и начинается новый виток. А не дашь - снова скандалы, угрозы, оскорбления, тычки и кулаки».
В этой исповеди - крик и боль многих женщин, которым далеко за пятьдесят лет. И действительно, им, добровольно повесившим на свою шею мужей-пьянчуг, «податься некуда», ибо они, сами того не желая, сделали себя заложницами. Сначала терпели и ждали – может все-таки образумится? Ради детей можно и потерпеть, при этом, калеча их психику, не считая за грех, что как раз ради детей и не надо так жить-существовать с нелюдем, кто родную мать за рюмку водки готов продать, не то, что жену и деток. А дальше сценарий известный.
Первые слезы, уговоры «не пить», не позорить», «не кружиться с дружками» - все это, как ни странно, становится спасательным якорем для пьянчуг. Они теперь уж наверняка знают - если жена начинает «воспитывать», если к совести призывает, и у нее хватает сил лишь только на то, чтобы поплакать, то наверняка завтра она примирится, и первая сделает шаг навстречу, а, может быть, выделит энную сумму на опохмелку. И в гости не откажется пойти, даже если ее благоверный накануне сильно приложился к рюмке. Как же, неудобно перед друзьями и родными. Мы же хотим, чтобы все было как у людей. Прощаем. Жалеем. На свою погибель, и нет выхода из этого тупика, стены для которого воздвигли мы же сами.
Для чего и для кого пишу все это? Все и так известно и оплакано не одной сотней несчастных женщин. Да, это так. И все-таки считаю, что надо об этом говорить. Надо! Ради нас самих. Ради наших детей. Нельзя более загонять болезнь внутрь. Нельзя делать вид, что у всех у нас все как у людей. Нет, не все. И не как у людей.
