Когда она родилась, юная мама Елена, вспомнив героиню любимой книжки «Четвертая высота» Гулю Королеву, нарекла доченьку этим ласковым, как голубиное воркование, именем. По крайней мере, мне бы хотелось так думать. Воспитывалась Елена со старшей сестрой Ириной в детском доме, и воспитательницы, наверное, читали детям о подвиге Гули, хотя, может быть, все складывалось более прозаически…
Отца у Гули не было. Вернее, он где-то существовал, но за пределами зыбких границ ее младенческой жизни. И вот однажды, когда девочка уже крепенько держалась на ногах, появился папка. Откуда ей было знать, что родненьким этот незнакомец станет не сразу. А пока она изредка видела, как в их тесную однокомнатную квартирку приходил с мамой человек, который вполне мог быть ее отцом. В такие минуты мама звонко смеялась, была веселой, озорной и немного бесшабашной.
Но были дни, когда она на всю ночь уходила из дома, и Гуля оставалась одна-одинешенька. Что делал ребенок в пустой квартире: как она сумерничала, примостясь у окна, в ожидании мамочки, как шарила по столешнице в поисках корочки хлеба, как сжималась от страха, пугаясь шорохов и скрипов в соседней квартире, в подъезде, на улице - одному Богу известно. Прошло более восьми лет, и вряд ли Гуля, воспитанница детского дома, смогла бы припомнить давние кошмары одиночества. Впрочем, детская психика – тайна за семью печатями.
В доме Марии Егоровны был траур. Поминали близкую родственницу, и сын Володя, уставший от суеты, в конце трапезы попросил у матери собрать немного пирогов, наложить в миску каши.
- Для кого? - спросила измотанная вконец хозяйка дома.
- Для Гули, - ответил сын и виновато опустил голову.
- Для какой такой Гули? - предчувствуя беду, приглушенно воскликнула Мария Егоровна.
- У моей Ленки, оказывается, дочка есть. Маленькая. Это для нее гостинчик. Мы к ней сейчас собираемся.
- А с кем же она весь день была, если Лена тут с нами с утра до вечера толклась? - вела допрос мать и, угадав по лицу сына, что присмотра за девочкой не было, тихо, с болью в голосе приказала:
- Чтоб одна нога там, а вторая здесь! Без Гули не приходите.
Когда сын протянул девочку матери со словами: «Вот, Гуля, и твоя бабушка», Мария Егоровна еще не знала, что этот ребенок станет и ее радостью, и печалью, и надеждой, и опорой в ее стариковских серых буднях.
Бог послал ей одних мальчиков, а теперь в доме появилось существо необыкновенное, терпеливое, с вымученным взглядом все понимающих глаз. Когда Мария Егоровна осмотрела малышку, обследовав все складочки ее щупленького тельца, то от бессилия заплакала. Были на коже язвы, и ожоги, два пальчика левой руки оказались сросшимися. Где же рожала Елена свою дочку, что врачи выпустили дитя с таким легко устранимым дефектом. Ведь еще при рождении можно было исправить это, и девочке не пришлось бы захватывать ложку и игрушки всей пятерней.
Отмыли, нарядили Гулю во все новое, по росту и по фигурке. Сводили и поставили на учет в детскую поликлинику. А для кроватки отвели самое светлое и теплое место. Девочка, как цветок после хорошего ухода, ожила, стала поправляться. Все чаще и чаще в доме слышался беззаботный детский смех.
Все постепенно налаживалось, и только по ночам, словно от какого-то неведомого толчка, Мария Егоровна просыпалась и вновь возвращалась к тем дням, когда в их семье появилась новая подружка сына – юная и беззаботная Елена. Ее общительность, коммуновская простота, замешанная на необязательности, безалаберности, поначалу вызывала снисходительную улыбку у хозяйки дома. Володе она не говорила о своих сомнениях.
Со временем Елена так освоилась в их доме, что, не стесняясь, оставалась у них ночевать и поутру не особо торопилась домой. А то пропадала на несколько дней и появлялась невеселая, какая-то дерганная. Несколько раз порывалась она что-то сказать Марии Егоровне, но в последний момент замыкалась, ходила потерянная. О себе почти ничего не говорила, лишь обмолвилась как-то, что воспитывалась в детском доме. После смерти отца, по ходатайству местной власти, двухкомнатную квартиру родителей разделили между ней и сестрой.
Всю зиму Елена гостевала в доме Марии Егоровны, ни словечком, ни намеком не обмолвившись, что в пустой квартире брошен ее ребенок или, в лучшем случае, оставлен на чужих людей. Хочется верить, что Елена пристраивала дочку к замужней старшей сестре Ирине, у которой тоже была дочка Настенька. Но, скорее всего, Гуля была одна. Отсюда и следы ожогов на ручонках, между ног, и ее заброшенность, и диковатость.
Мария Егоровна терпеливо приучала ребенка к постели, к нормальной еде, сну, учила держать ложку, кружку, умываться, чистить зубки, следить за собой. На смену одиночеству пришло теплое и живое общение со сверстниками, прогулки, походы в гости и в кино. Ребенок хоть и был мал, но к трем годам почти ничем не отличался от своих ровесников.
Ходила Гуля в детский сад, а если бабуле надо было на дачу, то непременно просилась с ней. И с дедушкой у Гули тоже сложились доверительные отношения. Володю, после стольких-то лет ожиданий отца, звала звонко, нараспев, как колокольчик - «па-апка, папусик». И с мамой они ладили. Прошлое жуткое одиночество девочка почти забыла.
Для ее матери все эти переживания были лишними. Подумаешь, на несколько часов запирала дочку в квартире! А как же раньше, в селах крестьянки уходили на весь день в поле и оставляли детей под присмотром древних старушек или старших детей? Обходились же! И Елена, легко и беззаботно отбрасывала всякие угрызения совести. Теперь у нее есть законный муж, дочка, свекровь, которая души не чает в ее Гульке - чего еще надо!? Да и дочка, видать по всему, обиды не держала. Ей даже не надо было ничего прощать – детская память наглухо запечатывает все плохое, когда ребенок начинает чувствовать, ощущать настоящую любовь, заботу, нежность, трепетность сердечных струн окружающих его людей.
Первое время Елена о златых горах не мечтала. После нескладной жизни матери-одиночки, казалось, наступил светлый и счастливый период, который мог бы стать началом новой жизни, не похожей на прежнюю, пустую, никчемную, без настоящего домашнего очага, без теплого посапывания на груди или на плече дорогого маленького человечка, тихого ужина втроем, совместной прогулки по засыпающему городку. Господи, да сколько одиноких баб мечтает об этом, обнимая смятую, залитую слезами подушку!
Размеренные будни вскоре ей прискучили, обрыдли, как однажды в сердцах Елена бросила в лицо растерянной Марии Егоровне, когда та поздно ночью впускала в дом загулявшую сноху. Сын на полтора месяца улетал на Север, а когда вернулся соскучившийся, ему было не до расспросов о том, как без него тут всем жилось-терпелось друг с другом. Они часто ходили по гостям, но иной раз Владимир почему-то возвращался один, без Елены.
Начались у молодых скандалы, примирения и снова ссоры, взаимные обвинения. Немало сил и нервов положила Мария Егоровна для того, чтобы спасти семью сына, но если этого не хочет другая женщина, все усилия бесполезны. Семья распалась, в прах превратились все мечты о счастье. Девочка так привязалась к бабушке и дедушке, что Мария Егоровна с тоской и опаской поглядывала на подросшую внучку - что станет с нею, если снова очутится наедине с матерью, которая забывшей про свое детство в детском доме. Именно на такое же сиротство она обрекала и свою дочку, упархивая на всю ночь в незнакомую и потаенную жизнь, которую Мария Егоровна не могла ни понять, ни простить.
Володя сотни раз прощал жену, умолял хотя бы ради Гули покончить со своими отлучками, и наконец-то начать работать и жить, как все люди живут. Лена всерьез эти речи не воспринимала. Мысли ее были заняты поиском веселой кампании и смазливых компаньонов, радых дармовой выпивке.
И пришел час, когда Елена дошла до крайней точки - ее предупредили о возможном лишении родительских прав. На время она притихла, но вскоре все вернулось на круги своя. И суд решил лишить Елену материнских прав, а Гулю отдать под опеку бабушке.
Оформление документов было только началом длительной борьбы за судьбу Гули. Мария Егоровна понимала, что девочку надо спасать еще и от дурной славы ее непутевой матери, которая время от времени стучалась в их дом и слезно просила денег. И если слышала отказ, то грозилась рассказать Гуле всю правду о том, что Мария Егоровна никакая ей не бабушка, а папа Володя - просто чужой дядька.
На самом же деле Гуля давно знала, что ее бабушка – приемная, но она сердцем чувствовала и другое: как раз эта бабуля – самая что ни на есть разнастоящая! Но, чтобы оградить девочку от дурного влияния Елены, Мария Егоровна пошла на крайний шаг.
Когда она устраивала Гулю в детский дом, то сердце ее разрывалось на части. Как же можно лишить ребенка домашнего крова, отдать в чужие руки? Но едва в памяти всплывала пьяная Елена, канючившая деньги на выпивку, ее разбитные подружки, она понимала, что поступает правильно. Там, в другом городе, Гуля будет находиться под защитой закона и государства. Здесь же она пока не может защитить ребенка от родной матери, забывшей о долге, о совести, о том, что дочь нуждается во внимании, заботе, любви. Особенно любви, которая делает ребенка необыкновенно счастливым, уверенным в себе. Именно материнская ласка дает детям силы, чтобы справиться с детскими страхами, с одиночеством.
Теперь Гуля бывает у бабушки на всех каникулах от звонка до звонка. А Мария Егоровна, не считаясь с расходами, с гостинцами не только для внучки, но и для ее друзей, каждую субботу спешит в детский дом. Несмотря на преклонные годы, ее лицо, с тонкими лучиками морщинок сразу молодеет, преображается, стоит ей заговорить о своей любимице.
Прошлым летом они по делам отправились с дедом в одно из сел соседнего района. Взяли с собой и Гулю. Проезжая улицей, вдруг услышали ее радостный возглас:- «А вот по этой дороге мы когда-то с мамой шли. Шли-шли и пришли к Насте, моей сестренке».
Притормозили у дома, где на лавочке сидела девчушка, во все глаза рассматривающая незнакомцев. И тут Гуля со всех ног кинулась к ней:- «Настя, ты меня не узнаешь? Я твоя двоюродная сестренка Гуля!» Сколько было объятий, слез, восклицаний! Прибежал брат Насти Миша, и после короткого и бурного объяснения все трое принялись упрашивать Марию Егоровну, чтобы она разрешила остаться Гуле у своих родных. Прежде, чем дать согласие, она узнала, что племянники Гулиной матери живут с отцом, дедушкой и бабушкой. Третий ребенок Ирины от второго брака воспитывается также у бабушки – матери мужа, в ближнем городке. Ирина, как и ее сестра Елена, редко навещает своих детей, тоже где-то пропадает, прожигая свою жизнь в пьянках, случайных связях.
Марию Егоровну эта встреча с брошенными по сути детьми заставила задуматься о том, как обеспечить будущее Гули. Долго она обивала пороги ведомств, но добилась, чтобы сохранили за девочкой однокомнатную квартиру, где теперь обитала Елена. Там она устроила притон, и пришлось подключать соседей, участкового, депутата, органы опеки для отчуждения жилья и передачи его сироте. Как потом рассказали сведущие люди, квартира эта в скором времени должна была «уплыть» в чужие руки, в обход всех законов, охраняющих права малолетних детей.
Перед первым сентября, собирая внучку в дорогу, Мария Егоровна отправилась с ней в администрацию района, чтобы попросить транспорт. Проходя по площади, не заметила, что неподалеку стоит Елена. Находившийся рядом с ней мужчина, хорошо знавший Марию Егоровну и Гулю, подтолкнул свою спутницу:- «Вон, смотри-ка, твои пошли».
Но Елена не кинулась вслед, не дождалась, когда они снова выйдут из дверей. Всего минуту стояла и смотрела им в спину, а потом круто развернулась, махнула рукой и, приобняв попутчика, зло выдавила из себя:- «Какие же они мои? После того, как хату у меня отсудили, расстрелять готова. Теперь начхать на всех и растереть!»
Говорят, что детдомовские дети, вырастая, становятся или замечательными родителями, или с рождением первого ребенка превращаются в матерей-кукушек, отцов-беглецов. Может быть, это и так. Что-то там, в этом приюте скорби и печали, разбивается в детской душе вдребезги и никогда не возрождается заново. Мария Егоровна боится, что такое может случиться и с Гулей, но она никогда не произносит вслух привычное «яблочко от яблоньки…» С надеждой на спасение детской души, Мария Егоровна сказала мне:- «У нашей Гули все будет по-другому. Пока я жива, ее будущее меня не пугает».
Вот пока далеко еще не финал этой трагической истории, действующие лица которой живут в нашем городе. Они ходят по тем же улицам, рядом с нами стоят в очереди, встречают праздники и провожают рассветы. Но только никогда Елена и Ирина не дождутся нежного зова своих детишек. Никто не подарит им цветы, не придет в больницу, если свалит болезнь. Не будут они качать на своих коленях внуков.
Состарившись, им нечем будет похвастаться перед старушками-соседками - дом их будет пуст и уныл, как погост. Обрекая себя на забвение, они еще не догадываются, какую жестокую кару будут нести до самого смертного часа. Но и после ухода в мир иной не будет им покоя, ибо светлую и благодарную память потомков заменит стыд за их прижизненное беспамятство. И стыд этот выжжет все, не оставив даже имени.
Меня часто спрашивают, не выдумываю ли я все эти истории? Я отвечаю, что все мои выдумки просто бледнеют по сравнению с сюжетами, которые подбрасывает сама жизнь. Вот и в этот раз, проходя мимо женщин, торгующих семечками, я узнала в одной из них Марию Егоровну. И она меня признала.
Честно говоря, боялась я расспрашивать о Гуле - столько лет уже прошло. Как сложилась ее судьба? Но, стоило только заговорить о девочке, как Мария Егоровна заулыбалась, засветилась всеми своими морщинками-лучиками. С трудом уняв волнение, смахнув слезинки, эта добрая и красивая душой женщина поведала мне непростую историю дальнейшей жизни девочки:-
«Помнишь, как мы с тобой в редакции обмозговывали, пытаясь спасти для Гули квартиру? И как я ее навещала в детском доме? И как мать ее шалопутная меня терзала, чтобы поперек пути ей не вставала и не хлопотала о крыше над головой для ее крохи? Много с той горькой поры воды утекло, а сколько слез мы с Гулей выплакали - и не выскажешь разом… Квартирку, вернее, долю на девочку каким-то чудом при наших бюрократических проволочках все-таки оформили. Каждую субботу или сама еду к ней в приют, или она к нам гостевать. Мы с ней как подружки - все у нас ладком да мирком.
На учебу внученька моя оказалась способной. А как подошла к выпуску, ей директриса сказала, что прямая дорога детдомовцев – в профучилище. Узнала я, что в Новокуйбышевске есть такой детский дом, откуда выпускников принимают в колледж, как раз по интересу и выбору моей Гули. Поехала я и договорилась о переводе ее в другой город. И все у нас с моей умницей получилось, как задумали и мечтали. После 11 класса она, как и хотела, прямиком пошла учиться на программиста.
Но это уже сейчас так все хорошо, а что творилось все эти годы, пока Гуля росла и ума набиралась - об этом сказ особый. Мать ее, Елена связалась с таким сожителем, что прежние ее шалости были просто забавой. И тут такое началось! Этой парочке надо было на что-то пить, а на что, если не работали нигде? Видно, обирали матушку Ленкиного сожителя. И вот однажды эта почтенного вида женщина появляется у меня дома и предлагает уговорить Гулю, чтобы она дала согласие на продажу их совместного с матерью жилья.
Причем так напористо требовала, что я не выдержала и выпроводила ее за дверь. Стыдить и увещевать таких людей бесполезно - ни совести, ни стыда в них никогда не было. Пошла я к Елене с этой вестью, мол, смотри, не заложи за сто грамм паленой водки свою долю.
Но случилось так, что, напившись до бессознательного состояния, она сгорела в своей квартире. И начались наши с Гулей мытарства. С трудом, удалось-таки оформить жилье полностью на сироту. Но нужно было ремонт сделать, а где взять деньги? Сама я на пенсии, а у Гули вообще ничего нет.
Пошла по инстанциям. И услышала такое, что сразу и не поверила. «Ты, - говорили мне, - зря хлопочешь. Ни к чему этой малолетке детдомовской такая квартира. Дадим ей малосемейку, там ремонт делать не нужно, а эту пусть сдаст». Слушала я, слушала эти уговоры и никак понять не могла этих чинов сытых - что вынуждает их отнимать у сироты последний кусок?
Вообщем, оббивала я пороги, но ремонт начали только после вмешательства областной прокуратуры, правда, и здесь видно решили отыграться за мою напористость: стены побелили, а потолки – нет. Спрашиваю - почему? Отвечают без смущения, что известка кончилась. Окна поставили, пластиковые, как и оговаривалось в акте обследования жилья сироты, но откосы, сказали, монтируйте за свой счет, так как в перечне работ «забыли» это указать. Линолеум выбивала с боем, как и устранение недоделок. И пока завершения этой ремонтной эпопеи не видно. То мастеров нет, то материалов… Только вот смотрю, как быстро поднимаются особняки у тех же жэковских начальников, и диву даюсь - откуда средства с их скромной зарплаты? Откуда такой барский размах?
Говорю Гуле, смотри, впитывай и учись на собственных горьких уроках. И тогда никакая сила тебя не свернет с пути. Забудь, какая у тебя была мать, и, что ты не знаешь своего отца. Помни – именно они дали тебе жизнь, а это дорогого стоит.
Я пока не ставлю точку в этой истории. Скорее всего, сама жизнь расставит все и всех по своим местам. Но, когда прохожу мимо пятачка, где Мария Егоровна по-прежнему зазывает любителей семечек, я непременно кланяюсь ей и одариваю самой приветливой и радостной улыбкой. За ее подвижничество и доброту во имя спасения брошенной и забытой всеми девочки с таким ясным и красивым именем - Гуля.
