Многим, наверное, запомнилась заключительная сцена знаменитого фильма «Председатель», когда всем селом хоронят знаменитую доярку, простую труженицу, вынесшую на своих плечах все тяготы коллективизации, военную и послевоенную каторжную жизнь. Мы плакали над этой сценой и наивно думали, что так должно, так и есть в жизни. По труду и честь, и почет, а горе и прощание не могут быть только киношными...
На самом же деле все было по-другому. Когда умер мой отец, 43 лет от роду, прошедший три страшных года войны и потерявший здоровье на фронте, а затем сгоревший в трудовых колхозных буднях, правление колхоза, которое он возглавлял несколько лет, не «догадалось» выхлопотать для сирот пенсию по случаю потери кормильца. И только спустя три года за это трудное дело взялся отцов друг, школьный учитель Николай Тимофеевич, который собирал какие-то справки, писал прошения... Итогом долгих его хлопот стало пособие в четырнадцать рублей на троих несовершеннолетних детей.
Наша мама, отработав в колхозе сорок пять лет, оформившись на пенсию, как мать-героиня, стала получать восемь рублей с копейками. А тетя Саня, на плечах которой была целая свиноферма, после такого же мужицкого стажа заработала двадцать пять рублей. Мы видели ее всегда босую летом, зимой - в резиновых бахилах самого последнего размера. Другая обувка на ее размолоченные работой ноги просто не подходила.
Я помню, как в семидесятых годах «потекли» в нашу деревушку земляки, в свое время уехавшие от колхозной поденщины в город и теперь оформлявшие документы к пенсии. Кто правдами, а кто неправдами, но справки о колхозном стаже они получили и, успокоенные, уезжали в надежде, что государство, может быть, что-то прибавит. Прибавили. Спустя полвека. По 300 целковых на душу, и обозвали этот великий дар государства валоризацией.
Недавно мне позвонила одна бабуля, как раз в канун своего 85-летия, и попросила разъяснить, имеет ли она право на награждение юбилейной медалью, учрежденной правительством страны по случаю 65-й годовщины великой Победы. Записанная по паспорту 1928 года рождения, она на два года моложе своего «официального» возраста, так как мать при устройстве на работу в заводскую столовую, слезно упросила заведующую «маленько годочки прибавить», иначе ее бы не взяли даже в качестве посудомойки.
С самого начала войны Раечка вместе с сельскими подростками, работала в поле, на сборе колосков. На току помогала крутить веялку, нянчила в колхозных яслях ребятишек. Семья была большая - девять душ. Отец с первых дней на фронте. Голодовали, поэтому и кинулась мать в город в надежде, что по рабочему пайку дочка будет получать больше, чем в колхозе и помогать семье.
Работа в заводской столовой была временная, и, когда Раечка увольнялась, ей выдали справку, что отработала она на одном из заводов города Куйбышева полтора года, начиная с января 1945 года. Эти сведения краткой строкой и были вписаны в трудовую книжку, которую заводили уже на другом предприятии. Данные в районном архиве о работе в колхозе не сохранились. А коль нет определенного и четкого подтверждения военного стажа (свидетельские показания не принимаются) то и на награду можно не претендовать.
Все мы наслышаны о том, как уничтожали сельскохозяйственные архивы, как бездумно сваливали папки с данными по зарплате колхозников в одну кучу и жги, сдавали, как макулатуру. Сейчас нашим немощным и больным малолетним труженицам тыла невозможно доказать, что они не на печи грелись, а наравне с взрослыми тянули из последних силенок колхозную лямку. И послевоенное восстановление разрушенного хозяйства не позволило многим устроить свою личную жизнь, так как были изломаны, изувечены непосильной работой.
Раисе Васильевне еще повезло. Она вышла замуж, родила дочку, полвека отработала в общепите. Двадцать лет была одной из самых активных участниц и солисток народного хора ветеранов войны и труда. Последние десять лет ходила на репетиции на клюшках. А до этого в течение двух лет лежала недвижимо, прикованная тяжелейшим недугом. И сегодня с трудом передвигается по квартире, но оптимизма не теряет. Она пишет стихи, вяжет, шьет, каким-то чудом усмиряет свою болезнь и собирает отменный урожай с дачного участка.
Мужеству, стойкости этой женщины можно только позавидовать, но как горько было смотреть на ее слезы, когда она рассказывала о том, что, кроме близкой подруги по хору, ее никто в этот день из коллег и товарищей по певческому искусству, так и не поздравил с такой значительной годовщиной.
Вспоминается еще одна история. Ко мне Валентина Сергеевна обратилась с печалью одинокой женщины-труженицы. Воспитала шестерых детей. Муж сразу же после войны умер от ран. Но солдатской вдовой она вроде бы не считается, хотя одна поднимала детишек. И вот, в разгар дефицита на все и вся, и в первую очередь на заботу и внимание чиновников, эти люди оказались на обочине.
«Почему бы местным властям не вписать нас, многодетных, старых и немощных, в списки, чтобы не кричали на нас в очередях, как на прокаженных, чтобы не оскорбляли, почем зря?» - просила бабушка об этой «льготе» так, как будто милостыню вымаливала, а я ей тогда ничегошеньки в утешение не могла сказать. Нет такого положения, а на местах никак не догадывались это сделать. Легче правительственные постановления продублировать, приняв свои решения, ну а самим разве кто запрещает делать то, что никто никогда не запрещал?
Проблемы, случается, создаем мы сами - своей нерасторопностью, неорганизованностью, нежеланием выполнять должностные обязанности как положено. Слава Богу, к 60-летию Победы все-таки внесли поправки в Закон о ветеранах и приравняли - с опозданием более чем в полвека – наших вдов-солдаток к статусу ветеранов Великой Отечественной.
И все же… Сколько воды с тех пор утекло, а как цвело махровым цветом бездушное чиновничество, так и цветет. Жить и работать по указке сверху, а порой из-под палки - как же мы привыкли к этому, и уже не мыслим ни одно доброе дело без инструкций и указаний. Активисты совета ветеранов войны и труда и тогда, лет пятнадцать назад, и сейчас с горечью отмечают, с каким трудом пробиваются вопросы предоставления жилья ветеранам, ремонта их жилищ, обеспечения медикаментами.
В дом моих бывших соседей пришло безутешное горе. В армии погиб сын. Сопровождать тело командир отправил земляков, родом из нашей области. Привезли и в тот же час кинулись сослуживцы по домам, навестить родных. Провожать друга никто не остался. А это ведь для матери, отца душевная дополнительная травма. Значит, пока был нужен стране, государству, все знали и помнили, а как погиб - и помнить не надо?
Не хочу еще раз травмировать этих людей, так как горе незабываемо, особенно, если мы теряем очень близких и дорогих нам людей, и потому намеренно не называю ни имен, ни фамилий, но факты эти подлинные.
Но вот имя еще одной матери-героини Марии Дмитриевны назову с гордостью. Приходилось не раз писать об этой замечательной труженице, которая в послевоенные годы помощником комбайнера была, и трудилась денно и нощно в страду рядом с мужем. Родила и воспитала семерых детей. И вот этой женщины не стало. Болела, превозмогая усталость и хворь, хлопотала по дому, заботилась о детях, но... Пришел последний час, час прощания. Собрались у гроба дети, близкие родные, соседи, пришли все ее подружки, с кем делила совхозную работу, не жалея ни сил своих, ни здоровья. Был на похоронах батюшка. Хорошие, проникновенные слова говорил, будто всю жизнь рядом прожил, видел, какую ношу на своих плечах вынесла эта женщина. Поплакали, пожалковали односельчане, а вот глава сельского поселения оказался в этот воскресный день сильно занятым. Ни венка, ни слова прощального... Горько, обидно и страшно.
Забвение. Беспамятство. Равнодушие. Казенщина. Какими еще эпитетами можно определить застаревший диагноз чиновничьей рати? И сколько бы не твердили наши правители о том, как по-отечески они заботятся о простом народе, все меньше и меньше веришь пустому звуку бьющей в грудь холеной руки.
