М.М. Шкапская, урожденная Андреевская, родилась в Петербурге. С одиннадцати лет начала зарабатывать на большую (семь человек) семью: мыла полы и окна у чужих людей, стирала, надписывала адреса на почте, дежурила в психиатрической больнице, при этом продолжала учиться в городской гимназии, и училась так хорошо, что даже была переведена в гимназию на казенный счет.
Окончив гимназию, поступила в Петербургский психоневрологический институт, но закончить его ей не удалось. За участие в марксистских кружках дважды (вместе с мужем) попадала под арест, а в 1913 году была приговорена к высылке в Архангельскую губернию. В последний момент, правда, приговор смягчили - выслали Шкапскую из России.
Мария Шкапская училась на философском факультете Тулузского университета (Франция) и в школе восточных языков - первое время на так называемую витмеровскую стипендию, учрежденную известным русским купцом-филантропом Шаховым. Она писала очерки для петербургской газеты «День», подрабатывала на виноградниках, даже на рыбных промыслах - на разделке рыбы. Поддержал в те годы Шкапскую Илья Эренбург. А первые ее стихи появились в журнале В.Г. Короленко «Русское богатство».
В 1916 году Мария Шкапская вернулась в Россию. На обороте заявления Шкапской о приеме в Союз поэтов, поданном ею в июне 1920 года, сохранились три резолюции, которыми, несомненно, можно было гордиться. «Стихи живые и своеобразные. Нахожу, что автора можно принять в действительные члены Союза поэтов. Ал. Блок». «Автор, по-моему, может быть принят в члены, хотя стихи, при однообразии своей чисто физиологической темы, часто неприятно натуралистически грубы и от неточности выражений местами непристойны, но поэтическое чувство и движение в них, безусловно, есть. М. Кузмин». И, наконец, краткое «Полагаю, что автора следует принять в члены союза. М. Лозинский». Принимали Шкапскую в Союз поэтов по рукописи. Только через год в издательстве «Купина неопалимая» (за счет автора) вышел в свет ее первый сборник «Mater Dolorosa» («Мать Скорбящая»).
В 1922 году вышли сборники стихов Шкапской «Час вечерний» и «Барабан строгого господина», в 1923 году - «Кровь-руда». Чрезвычайно резкая критика, которой подверглась поэтесса («эпигон упадничества» - самое легкое), заставила ее замолчать. В 1925 году, поняв, что тем стихам, которые она умеет и хочет писать, места в нарождающейся литературе социалистического реализма нет, Шкапская полностью ушла в очеркистику в ленинградской «Красной газете» вела отдел «По Советскому Союзу», сотрудничала в «Правде». Одна за другой выходили книги ее документальной прозы - «Сама по себе», «Земные ремесла», «Пятнадцать и один», «Вода и ветер».
«Мария Михайловна, - писал друживший со Шкапской поэт и писатель-фантаст А.Р. Палей, - была замужем за инженером Г.О. Шкапским, она (урожденная Андреевская) приняла его фамилию. Я стал бывать у них на поэтических собраниях. Это происходило раз в неделю - по средам, если не ошибаюсь. Там бывали поэты и литераторы других жанров.
Наряду с начинающими случалось встречать уже завоевавших известность писателей И. Эренбурга, Н. Тихонова, Д. Заславского и других. Петроград был тогда полупуст, в жилой площади недостатка не чувствовалось. Шкапские занимали просторную квартиру. В самой большой комнате стоял длинный стол. На него выставлялось весьма нехитрое угощение - время было довольно суровое, а материальные средства Шкапских ограниченны. На столе обычно располагались бутылки с минеральной водой, сухарики, бублики и... вот, пожалуй, и все. Но было очень хорошо, атмосфера царила совершенно непринужденная, однако без лишней развязности.
Здесь собирались только люди, увлеченные поэзией, по большей части сами поэты, а также их друзья. Знакомые хозяйки могли приводить своих знакомых и никого никому не представляли, в том числе и самой Марии Михайловне. Случалось услышать такой диалог «Кто эта молодая женщина» - «Это хозяйка квартиры, Шкапская». - «А вот тот мужчина, что задумчиво сидит в углу» - «А это ее муж».
«А порой, - вспоминал Палей, - хозяйка демонстрировала свой альбом. О, то была замечательная вещь! Нечто напоминающее знаменитую «Чукоккалу» К. Чуковского, но совсем в другом роде. Толстейшая тетрадь, в которую вносилось все. Как это «все» Ну, все, что, так или иначе, привлекало внимание владелицы альбома: чье-либо удачное стихотворение, вырезанное из газеты, статья, интересная по форме или содержанию, услышанный от кого-нибудь анекдот или необычный жизненный факт, какая-либо любопытная песня. Сюда же вклеивался заинтересовавший чем-нибудь календарный листок, засушенный лист дерева или цветок, даже насекомое - все, словом. Альбом рос с каждым днем и теоретически мог достигнуть безграничных размеров...»
Разъездным корреспондентом «Красной газеты» Шкапская побывала в самых разных уголках страны - в Белоруссии, в Средней Азии, в Сибири, в Узбекистане, на Дальнем Востоке. Не один год отдала она работе над историей завода им. Маркса, предложенной М. Горьким. В 1927 году переехала в Москву.
«В Москве, - вспоминал Палей, - Шкапская с семьей получила квартиру в новых домах у шоссе Энтузиастов. Любовь Марии Михайловны к детям перекликалась с ее любовью к животным. В кухне своей московской квартиры она устроила маленький зоопарк. Там жили белка, два бурундучка, молодой сокол. Комната Марии Михайловны и дочери Светланы была заставлена аквариумами с рыбками. Очень любила Шкапская собак, особенно пуделей. Скрещивая черных и белых пуделей, она вывела породу коричневых с различными оттенками, даже бежевых. Она посещала и помогала устраивать выставки собак, лечила их...»
В годы войны Шкапская издала книгу «Это было на самом деле» о зверствах фашистов на оккупированной территории, после войны работала в изданиях Антифашистского центра.
«А личная жизнь шла своим чередом, - вспоминал Палей, - со своими радостями и огорчениями, удачами и неудачами. Неудач было немало. Тяжело заболел и стал инвалидом муж. Мария Михайловна дважды была жертвой несчастных случаев. Какой-то мальчик ранил ее в голову камнем, пущенным из рогатки. В другой раз она попала в железнодорожную катастрофу, после чего долго болела.
Может быть, из-за этих травм стала быстрее стареть. Много лет я знал ее, и вот на моих глазах она превратилась из изящной девушки сначала в молодую, все еще привлекательную женщину, потом в пожилую, а затем... да, в старую, грузную. Ну что ж, в конце концов, это общая участь, и, чем позже приходит старость, тем, конечно, лучше. Но живость ума и характера, но настойчивая работоспособность остались при ней, и она энергично трудилась, пока хватало сил, и, смело можно сказать, шла в первых рядах советских очеркистов.
Умерла она (7 сентября 1952 года) скоропостижно, от инфаркта. Это произошло в Сокольниках, на выставке собак, которую она осматривала с большим интересом».
«Что такое история литературы - писал в 1979 году американский издатель стихов Шкапской Борис Филиппов. - Особенно литературы нашего века, - так, как подается она в СССР. За немногими исключениями, это очерки о тех писателях, которых никто не читает. Панферовы и Фурмановы, Серафимовичи и Гладковы, - стоит ли перечислять всю ту графоманскую макулатуру, которой набиты советские истории советской литературы. Но найдите там очерк о Мандельштаме, главы о Клюеве или Заболоцком. До недавнего времени не было очерка и об Ахматовой. Окончательно замолчана и Мария Михайловна Шкапская. Дважды мелькает ее имя на страницах новой четырехтомной истории советской русской литературы - и то второй раз - как об очеркистке, газетном работнике. В 1968 вспомнили ее, издали в Москве книгу Шкапской, но, конечно, не стихов, а... газетных путевых репортажей, глав из истории завода им. Маркса, очерков советского строительства. И в предисловии к этой книге, приводя хвалебный отзыв М. Горького о первом сборнике стихов Шкапской, прямо говорится, что «не является ли столь высокая оценка никому не известной теперь книги преувеличением». А вместе с тем, поэта Марию Шкапскую приветствовали такие противоположные писатели, как Максим Горький и о. Павел Флоренский, не знавший, кому из трех крупнейших женщин-поэтов нашего века отдать предпочтение Марине Цветаевой, Анне Ахматовой или Марии Шкапской. По силе и эмоциональной насыщенности при предельной краткости, Флоренский ставил, пожалуй, на первое место Шкапскую... А Горький писал Шкапской в январе 1923 года, прочитав первую книжку ее стихов «Вы, повторяю, на новом и очень широком пути. До вас женщина еще не говорила так громко и верно о своей значительности».
