Домик Дали в испанской деревушке Порт-Льигат. Гала сидит у босых ног художника. Он разглядывает небо, горы, деревья и, конечно, ее. В его глазах она сейчас похожа на космическую обезьяну, внезапный майский ливень, плетеную корзинку с лесной черникой — она такая вкусная, будоражащая, неземная. Посланец далеких миров, где облака… Проходит некоторое время, Дали спускается на землю и спрашивает Галу: не может ли она составить ему список «исторических яблок». Та мгновенно понимает, о чем идет речь, и тут же начинает декламировать: яблоко первородного греха Евы, анатомическое Адамово яблоко, эстетическое яблоко суда Париса, аффективное яблоко Вильгельма Телля, гравитационное — Ньютона, структурное — Сезанна…
Гала, а по-русски Елена Дьяконова — она же Талисман, Сокровище, Божество, Галатея Безмятежная, Гала Градива, Елена Троянская, Святая Елена, Атомная Леда, женщина «с отбивными на спине», с «красным омаром на голове», с одной обнаженной грудью, с голыми ягодицами, с сияющими волосами, черно-зелеными глазами… Это все она — красавица, любовница, греховодница и вечная спутница безумца, который, развлекаясь, попытался расколоть привычный мир, упразднить устоявшуюся мораль и придумать свой собственный космос. Скажем вам по секрету, что Галатея Безмятежная помогала ему в этом как могла. А могла она многое.
— Полюбуйся, малыш Дали, какую редкую штуку я тебе отыскала. Ты только попробуй, это ведь жидкая умбра, и к тому же нежженая. Говорят, ею писал сам Вермер.
— Да-да! Что и говорить, конечно, у этой умбры есть свои достоинства. Но ты же прекрасно знаешь, нет у меня времени на подобные пустяки. Есть вещи поважнее. У меня есть потрясающая идея! Вот увидишь, все от нее просто обалдеют… представь, этот новый Вильгельм Телль уже дважды являлся мне во сне! Ясно, что я имею в виду Ленина. Я хочу написать его с ягодицей трехметровой длины, которую будет подпирать костыль… На руках у него будет маленький мальчик — это буду я. Но он будет смотреть на меня людоедскими глазами, и я закричу: «Он хочет меня съесть!..»
Он повстречал ее летом 1929 года, когда ему было 25 лет, а ей 35. На тот момент Гала была женой французского поэта Поля Элюара, матерью очаровательной Сессиль и казалась абсолютно счастливой… Но обо всем по порядку.
Лена, как любил ее называть отец, и Галя, как любила ее называть мать, родилась в Казани в 1894 году в семье небогатого чиновника. Помимо этой девочки в семье Дьяконовых было еще трое детей. Жили они неподалеку от Лядской улицы.
Отец семейства рано ушел из жизни: Елене тогда было всего 11 лет. И мама вскоре познакомилась со вторым мужем, адвокатом Бромбергом. Тот и увез семейство в Москву, где начинался новый и уже тогда необычный этап в жизни Елены Дьяконовой.
Так случилось, что она оказалась в одной гимназии с Анастасией Цветаевой, которая назвала ее в своих «Воспоминаниях» «одной из самых самобытнейших среди встреченных в юности». Анастасия говорила, что чувство юмора в Гале — необычно, что была в ней какая-то ланья пугливость, в которой «отмечалось интеллектуальное начало». А еще некая часть ее сущности — «была в убегании, в ускальзывании от всего того, что ей не нравилось». Тоненькая длинноногая девочка, с узким лицом и русой косой, с необычными глазами: карими, с темными густыми ресницами такой длины, что на них можно рядом положить две спички. В лице — упрямство и та степень застенчивости, которая делает движения резкими.
Сестры Цветаевы любили встречи с Галей. Она часто приходила в их дом в Трехпрудном переулке. Здесь, среди картин, книг, цветов, красивой мебели, ей было очень уютно. Анастасия и Марина подолгу рассказывали подруге о своем детстве, о путешествиях, поедая душистые куличики и вязкие ириски. Девочки располагались на Маринином диване и просили ее читать стихи. Одно из стихотворений «Мама в саду» Марина посвятила как раз Гале Дьяконовой, которая слушала юную поэтессу так, словно «глотала живую воду». При этом сестры никогда не спрашивали Галю о семье и, конечно, не замечали того, что подруга хуже других одета, — держалась она всегда с необыкновенным достоинством.
Забегая вперед, скажем, что Дали в своей «Тайной жизни» неоднократно восхищался умением Гала’ (именно так, на французский манер, произносится ее имя) прятать от чужих глаз бедность. Когда они нищенствовали в захолустном Порт-Льигате, когда Сальвадор был всего лишь неизвестным «чудаковатым испанцем», Гала изыскивала способы вселять в него надежду на лучшее. Когда же наступили более спокойные времена (если это словосочетание вообще подходит к описанию их жизни), Безмятежная Галатея продолжала расцвечивать его горизонт:
— Послушай-ка, малыш Дали! Мне только что приснилось, будто через полуоткрытую дверь я видела тебя в окружении каких-то людей. И знаешь, вы взвешивали золото!
Перекрестившись, художник торжествовал:
— Да будет так!..
«Дорогой мой Элюар!»
А подруги юности уже тогда замечали «ее природную стать»: красиво посаженную голову на длинной шее, широко развернутые плечи. Тогда никто и не предполагал, что эта горделивая красавица тяжело больна: врачи диагностировали чахотку.
Родные изыскивают деньги и отправляют ее в Давос. Проехав больше тысячи верст, она добирается до горного воздуха, чем, собственно, и спасает себя. По словам все той же Анастасии, постояльцы санатория встретили Галю не слишком приветливо и увидели в ней холодную славянку. Но был среди всех юноша, который влюбился в эту холодность с первого взгляда и навсегда: семнадцатилетний парижанин Эжен Грендель, также страдающий чахоткой. Общаясь с ней, он едва дышал от восторга и забрасывал даму сердца стихотворными посвящениями. Так, в давосской глубинке зарождался будущий Поль Элюар, которого впоследствии узнает весь мир.
Пройдя курс лечения, Галя вернулась в Россию. И получив письмо от Элюара, начала переписку: «Мой дорогой возлюбленный, душенька моя, мой дорогой мальчик!» — писала она. Шла Первая мировая война, и Поля призвали в армию. Но из-за болезни он попал не на фронт, а в госпиталь, где ухаживал за ранеными. Переписка продолжалась, и Галя всячески убеждала Элюара беречь себя, поскольку, как она писала, не представляет жизни без него.
Отец юноши был настроен решительно против русской жены. Он спрашивал сына: неужели во всем Париже нельзя найти жену-парижанку? Но Поль для себя все давно решил, и весной 1916 года Галя по приглашению Элюара отправилась в Париж. Тогда она и представить себе не могла, как своевременно покидает Россию. Похоже, что само провидение спасало ее в очередной раз: сначала она вовремя уехала поправлять свое здоровье, а сейчас вовремя отправилась не только за судьбой, — сама того не ведая, она бежала от предстоящей российской катастрофы.
Вновь забегая вперед, отметим, что и Гала, и Дали были вне политики.
В их «космос» никак не входили ни Ленин, ни Гитлер, ни какая-либо идеологическая догма и политическая партия. Гала разделяла взгляды художника. Она всегда была первой, к кому он обращался с любым «озарением». Находясь на такой позиции, они осваивали политиков «художественно»: Дали рисовал, а Гала комментировала увиденное, якобы не предполагая, что созданный портрет того или иного тирана тут же обрекает их на участие в политике. А вот одно из признаний Дали, свидетелем которого, конечно же, была Гала. Он говорил ей: «Принеси мне амбры, растворенной в лавандовом масле, и самых тонких кистей. Никакие краски не смогут насытить моей жажды точности… едва я начну запечатлевать на холсте след гибкой кожаной бретельки, врезающейся в женоподобную плоть Гитлера…», которого он считал законченным мазохистом, желающим развязать мировую войну.
…В феврале 1917-го в церкви Святой Женевьевы Гала и Поль обвенчались. Свадебным подарком его родителей была огромная кровать, на которой молодожены поклялись любить друг друга до смерти. Отношения Гала со свекром оставались прохладными, а вот свекровь к молодой семье относилась по-доброму. Дипломатичная Гала смогла расположить ее своими письмами из далекой России.
Вскоре у них родилась дочь Сессиль, в которой бабушка души не чаяла. Она как будто чувствовала, что девочка впоследствии «достанется» ей.
Милые семейные странности
С замужеством развернулся следующий, еще более необычный этап жизни будущей Галатеи. Париж в конце 1920-х годов представлял собой бурлящий «горшок колдуньи». Аромат его варева притягивал художников, поэтов, артистов со всего света. Этот город был эпицентром всех художественных течений. Здесь в жарких дискуссиях ломали копья представители разных школ поэзии и живописи. И жизнь Гала и Элюара была похожа на фейерверк.
Поль не жалел денег на туалеты и украшения для жены. Это он сотворил из нее роковую женщину, — благо, материал был податливый, — об которую потом сам же и обжегся. А она нежила себя духами, шелками. Любовалась своими всегда ухоженными руками. И при всем при этом — читала.
Но безмятежной жизни с поэтом не получалось. Ведь поэты — что звезды, сегодня они сияют над вами, а завтра — на другом небосклоне. Поль стал очень популярным, много ездил, подолгу не бывал дома. И самыми разными действиями, сам того не ожидая, подводил взаимоотношения с Гала к разрыву. Его «милым странностям» не было удержу. Например, он мог показывать снимки обнаженной супруги своим друзьям… И грома долго ждать не пришлось. В их жизнь вошел третий. Художник из Германии Макс Эрнст. Они познакомились на отдыхе. И Макс влюбился в Гала безрассудно. Он бросил свою жену, и с курорта молодые люди вернулись втроем. Элюар был согласен абсолютно на все, лишь бы не терять свою музу. Но однажды несчастный супруг исчез. Виновники случившегося бросились по следу разбитого сердца и нашли его… в Индокитае, вернувшись из которого Гала поняла, что разлюбила Макса.
Так, вкусив свободной любви, она лишь разогрела в себе спящие аппетиты. И вот он настал. Август 1929-го. Элюары приехали в рыбацкую деревню Кадакес по приглашению молодого испанского художника Сальвадора Дали. Как вспоминает сама Галатея, всю дорогу Поль с восторгом рассказывал о его творчестве, о странностях, об особой философии, о поклонении Ницше и Эйнштейну. О его более чем неординарном фильме «Андалузский пес». «Он словно нарочно толкал меня в его объятия…» Поль, такой чуткий и тонко организованный, как он мог не знать, что мужчина с необычной историей — самый что ни на есть притягательный объект.
Ароматы первой встречи
Белый дом художника стоял на берегу бухты. Повсюду алели герани, а перед домом рос эвкалипт, распространяющий терпкий запах лета.
Почему-то их встречу принято расписывать так: они увидели друг друга, влюбились и больше не расставались. Но на самом деле это неправда. Стоит обратиться к их собственным словам и поступкам, чтобы убедиться в этом.
Когда машина Гала и Поля Элюар остановилась у дома художника, Дали нисколько не влюбился в нее. Он увидел всего лишь интеллигентное и уставшее лицо. Вся любовь будет впереди, когда он изведет ее долгими и многочисленными прогулками, «уходами в себя», опасным лазанием по горам, желанием сбросить ее с горы… и долгим отсутствием близости. До того дня, когда она сама ему не намекнет, что с последним пора бы покончить.
А пока — начало «концерта». Ибо вечером, за дискуссией об искусстве, Гала призналась ему, что увидела в нем противного и невыносимого типа из-за лакированных волос, которые отвратительным образом выдавали в нем танцора аргентинского танго… Но это были мелочи по сравнению с тем, как готовился Дали к утренней встрече с Элюарами на пляже. Видимо, он решил сменить амплуа танцора и стал «разрабатывать тему купального костюма»… Ее мы описывать не будем, скажем лишь о том, что после того, как плавки были вывернуты наизнанку, Дали решил надушиться запахом козла, который каждое утро проходил под его окнами. Он сварил в воде рыбий клей, смешал его с козлиным пометом, затем добавил несколько капель лавандового масла и достиг результата — неподдельного козлиного духа.
Но во время натирания он как раз в окне увидел Гала: «Тело у нее было нежное, как у ребенка. Линия плеч — почти совершенной округлости, а мышцы талии, внешне хрупкой, были атлетически напряжены, как у подростка. Зато изгиб поясницы был поистине женственным. Грациозное сочетание стройного, энергичного торса, осиной талии и нежных бедер делало ее еще более желанной»… Герой-любовник так растерялся, что тут же пошел смывать с себя козлиный дух. А при встрече с Элюарами ни с того ни с сего у него начались дикие приступы смеха, которые продолжались рядом с Гала не один месяц. Как она все это вытерпела, представить трудно. Похоже, и вправду, у нее была невероятная интуиция.
В общем, со временем Галатея прошла все проверки на прочность, включая ту, когда она аккуратно спросила у художника о смысле картины «Мрачная игра». (Испачканные экскрементами трусы были изображены на ней «с такой милой естественностью», что все, по словам Дали, задавали себе вопрос, не является ли художник копрофагом?) Гала задала этот вопрос иначе:
— Если вы пользуетесь своими картинами, чтобы доказать пользу какого-либо порока, который вы считаете гениальным, это, как нам кажется, значительно ослабляет ваши произведения, сужает их, низводит их до уровня психопатического документа…
На что Дали, едва удерживая очередной приступ смеха, ответил:
— Клянусь, что я не копрофаг!
Прекрасное начало романа! Не правда ли?
Соединились Гала с Дали не так быстро, как пишут в журналах. Дело в том, что он долго раздумывал над тем, как войдет эта женщина в его одиночество. Ведь она уже ворвалась к нему в жизнь и нарушила ее течение. Дали, по собственному признанию, изводил ее «несправедливыми упреками, твердя, что она мешает работать, что ее присутствие обезличивает». Больше того, он убеждал себя, что она причинит ему зло, и говорил ей:
— Не причиняйте мне зла. Он приезжал в Париж, дарил ей розы, наблюдал за ней, пока она не произнесла свою сакраментальную фразу: «Мы больше никогда не покинем друг друга».
Впоследствии Дали так живописал один из эпохальных моментов их жизни: «Чистое и ясное августовское небо исчезло, пришли спелые осенние облака. Скоро будем собирать плоды нашей страсти. Сидя на куче камней, Гала ела черный виноград. И становилась прекрасней с каждой ягодой. Виноград таял, и тело Гала казалось мне созданным из мякоти белого муската. Завтра? Мы думали об этом непрерывно. Принося ей гроздья, я давал ей выбирать: белый или черный.
В решающий день она оделась в белое и такое тонкое платье, что, увидев ее рядом на тропинке, я вздрогнул. Дул сильный ветер, и я изменил наш маршрут, повернув с Гала к морю, к скамье, высеченной в скале и укрытой от ветра. Это было одно из самых пустынных мест в Кадакесе. И сентябрь повесил над нашими головами серебряную подковку луны».
В результате — Гала переехала из Парижа в Порт-Льигат, Сессиль осталась с бабушкой, матерью Поля, а сам Поль — с собственным портретом кисти Дали, где художник забирает одну из муз с Олимпа Элюара. Что ж, поэтично!
Говорят, что Элюар до конца дней не переставал восхищаться своей первой любовью. Он писал ей письма разного, зачастую весьма откровенного содержания. Их мы приводить не будем. Читатель, любящий такие темы, сам разыщет эти строки. А вот отрывок из письма, датируемого мартом 1933 года, приведем: «Утром, просыпаясь, и вечером, засыпая, каждую минуту я повторяю про себя твое имя: Гала, и это значит, что я люблю Гала. Вот уже двадцать лет, как я люблю тебя и мы по-прежнему неразделимы. Если однажды ты будешь одна, и тебе будет грустно, ты всегда сможешь меня найти». Стоит заметить, что Гала и Дали обвенчались лишь в 1958 году, после смерти Элюара.
Тяжек труд Пенелопы
Очень многие из тех, кто бывал в их доме — издатели, журналисты, артисты, художники, натурщики, — отмечали особый магнетизм этой женщины, особую притягательность. Правильнее, наверное, притягательность своеобразного толка. Говорят, что она не пропускала мимо себя никого, кто ей нравился. А нравились ей всегда молодые. Еще говорят, что, будучи семидесятилетней, она окружала себя свитой молодых и резвых жиголо. Именно в семьдесят она завела себе чудо-любовника — молодого, преуспевающего певца Джеффа Фенхольта. (Он был одним из исполнителей главной роли в рок-опере «Иисус Христос — суперзвезда».) Когда же жена Джеффа, только что родившая ребенка, узнала о связи супруга, она тотчас указала ему на дверь. Но богатая любовница его не оставила, подарив не просто крышу над головой, а фешенебельный дом. Как на это смотрел Дали? Думается, спокойно. Их союз был очень неординарным. Некоторые биографы уверены, что Дали так и остался девственником. Другие, напротив, утверждают, что его от этой «страшной» участи как раз и спасла Блистательная Оливета (Маслинка, так звал ее художник). Сам же Дали вожделенно описал все свадебное путешествие в «Тайной жизни», откровенничая, что любовь сделала его снисходительным и великодушным, что он умудрился отправиться в свадебное путешествие ровно за два дня до открытия первой выставки в Париже. Что он даже не увидел ее. «Сознаюсь, что в путешествии Гала и я были так заняты своими телами, что почти не думали о моей выставке, которая была уже нашей выставкой. Наша идиллия разворачивалась в Барселоне, затем — на соседнем курорте Ситчесе, пустынный пляж которого сверкал под зимним средиземноморским солнцем...»
А теперь пора задать один из самых главных риторических вопросов: почему у Дали не было детей? Один из знакомых художника ответил на этот вопрос очень просто: Дали всегда боялся, что у него родится неполноценный ребенок. Что же касается Прекрасной Градивы, то у нее ребенок уже был. (Gradiva — роман В. Иенсена, переложенный Зигмундом Фрейдом в работе «Бред и сны в «Градиве» В. Иенсена». Героине этого романа, Градиве, удается излечить психику героя.)
Как успел заметить читатель, имена, которыми художник награждал свою любовь, можно собирать в отдельный блокнот. Но при этом гений Дали никогда не забывал и себя. Вот страничка из его дневника от 27 мая 1953 года:
«Самое главное на свете — это Гала и Дали.
Потом идет один Дали.
А на третьем месте — все остальные, разумеется, снова включая и нас двоих».
Гала, конечно, заслуживала похвал, поскольку успехи Дали во многом сложены ею. Галатея Безмятежная проявила себя с самых разных сторон: была его секретарем, популяризатором, менеджером, внимательным слушателем. Она искала спонсоров, организовывала выставки, читала ему во время работы, без устали позировала, занималась хозяйством. Ходила на рынок, покупала кисти, краски, холсты.
Из хаоса художника «Гала неустанно ткала полотно Пенелопы. Едва она раскладывала по местам его документы и заметки», как Дали снова все приводил в беспорядок в поисках какой-либо совершенно ненужной вещицы. Она всегда знала, что в данную минуту нужно ему для работы.
Гала представляла и защищала все его интересы. По ее же словам, утром Сальвадор совершал ошибки, а во второй половине дня она их исправляла, разрывая легкомысленно подписанные им договора. Вместе с ним нищенствовала, вместе с ним барствовала. А главное, по словам Дали, она необъяснимым образом предвосхищала его желания…
Однажды все в том же доме в Порт-Льигате Дали обнаружил, что привычная пятиметровая тропинка возле их дома удлинилась на целых триста метров. Оказывается, Гала просто купила ближайшую оливковую рощу, где утром проложили белую известковую дорожку. А в ее начале посадили гранатовое дерево. Это было 20 сентября 1958 года. Чудесный сюрприз по прошествии 29 лет после первой встречи…
Французский издатель Пьер Аржилле, хорошо знавший Дали, констатировал, что Гала вела все его дела, вносила в них организованность. Она освободила его от всего, кроме живописи, и он имел возможность полностью отдаться творчеству. Когда же картины не раскупались, Галатея подталкивала Дали на создание «дизайнерских вещичек», из которых впоследствии выросла целая империя далийских символов со слонами на длинных ногах, пребывающих на шарфах и блузках, с часами и ракушками на шляпках…
Возникает правомерный вопрос: зачем обеспеченная парижанка, состоявшаяся жена и мать, бросает свою безбедную и отнюдь не скучную городскую жизнь и приезжает в «настоящую дыру» к странному, порой совсем неадекватному молодому художнику, который в момент первого знакомства хватает ее за волосы, запрокидывает голову и, дрожа в истерике, кричит: «А ну говори, что ты от меня хочешь? Говори немедленно, глядя мне в глаза…»
Здесь, кстати, можно для пущей выразительности сцены представить себе выпученные глаза самого Дали. О, ужас…
Так зачем она приехала к бедному художнику? Об этом мы не узнаем никогда. (Поскольку сама Галатея не распространялась о своих взаимоотношениях с Дали. А все ее дневники странным образом исчезли.) Вариантов ответа как минимум три: она действительно влюбилась, она сама была сверхэксцентричной особой и, наконец, она имела то самое чутье на успех, о котором говорили и их биографы, и сам Дали.
Ослы для большой Америки
В 1934 году Гала с Дали уезжают в Америку. Надобность этой поездки Галатея вновь учуяла сама. И действительно, «сюрреалистическая лихорадка», охватившая США в то время, сразу привела к результатам: выставки, лекции, балы с аншлагами. Супруги становятся и знаменитыми, и очень богатыми. Дали сотрудничает с Альфредом Хичкоком и Уолтом Диснеем. Свой успех художник объясняет очень просто и откровенно, говорит, что он владеет «параноидально-критическим методом» с нежным мотором божественного происхождения, неким живым ядром, некой Гала…»
И вот империя Дали озолотилась. Дохлые ослы, разложившиеся трупы, мастурбирующие кузнечики, черепа, экскременты, всевозможные часы, гранаты, ракушки, расколовшиеся яйца, лебеди, всевозможные Мадонны — все это публика принимала на ура. А Гала оставалась посреди этого хозяйства главным дирижером, к которому пресса прилепляла все новые и новые ярлыки: жадная развратница, эксплуатирующая художника, само зло и коварство… Удивительно, что эта слава не отстала от нее и после смерти:
«Семейная пара Гала—Дали в какой-то мере напоминала герцога и герцогиню Виндзорских. Беспомощный в житейском отношении, чрезвычайно чувственный художник был пленен жесткой, расчетливой и отчаянно стремящейся вверх хищницей, которую сюрреалисты окрестили Гала-Чума. О ней говорили также, что ее взгляд проникает сквозь стены банковских сейфов. Впрочем, для того чтобы выяснить состояние счета Дали, рентгеновские способности ей были не нужны: счет был общим. Она просто взяла беззащитного и, несомненно, одаренного Дали и превратила его в мультимиллионера и «звезду» мировой величины» («Санди таймс», 1994 год). Получается как-то не совсем логично: если она взяла и сделала его миллионером, то почему ее обвиняют в том, что их банковский счет был общим?
Замок для принцессы
Замок в качестве подарка? А почему бы нет? Ведь он так давно обещал ей замок. И вот, наконец, подходящий был найден в Пуболе, недалеко от Порт-Льигата. Помимо даты основания — в XI веке, замок оказался уникален еще и тем, что вокруг него бушевал огромный дикий сад. Начались работы по его восстановлению, и в 1970 году Гала оформила приобретение подарка. Описывать его не имеет никакого смысла — его лучше разглядывать воочию. Особенно чердак, где по сей день находится гардероб Шествующей впереди Градивы, в котором платья от Кардена висят, словно виноградные гроздья. А в углу Гербового зала замка возвышается кресло, за спинкой которого — пейзаж маслом. Кресло стоит на пьедестале. Восседая на нем, Гала принимала своих гостей, в том числе и самого Дали, который мог прийти сюда только по приглашению. Такая эксцентричность супруги его нисколько не смущала. Да и как она могла смущать того, кто на вопрос, почему вы изобразили любимую жену с двумя отбивными на спине, ответил: «Я люблю мою жену и люблю отбивные, не понимаю, почему я не могу нарисовать их вместе».
Ну а время неумолимо бежало вперед. Для Гала наступила старость. Уходили в прошлое их скандальные вечеринки, их шоу, потихоньку утекала ее энергия. В последние годы она сильно болела ,и в конце концов перелом шейки бедра оказался для Галатеи роковым. После него Блистательная так и не смогла подняться.
Елена Дмитриевна Дьяконова, «Ангел равновесия» Дали, прожила с художником 53 года. Она слышала многое. Что живет с сумасшедшим, с извращенцем, некрофилом, импотентом, копрофагом, моральным вырожденцем, дышащим трупным ядом. Всего и не перечислишь. Она это слышала и как бы не слышала. Она была невероятно мудра и дальновидна, понимая, что ее избранник переживет своих хулителей на долгие десятилетия.
Но все кончается.
Она умерла 10 июня 1982 года в их доме, в их гнезде в Порт-Льигате, который со временем стал похож на множество коробок, выходящих одна из другой. Дали каким-то невероятным образом расстраивал их обитель, что очень нравилось Гала. Она умерла здесь, а склеп супруги приготовили для себя в замке в Пуболе. И вот в последний раз состоялось победное шествие Прекрасной Градивы: Дали посадил ее мертвую в машину и перевез в усыпальницу. Он надел на нее прекрасное алое платье. И ушел. На похоронах его никто не видел…
«Я люблю Гала больше матери, больше отца, больше Пикассо, больше денег». Вот и ответ на все поставленные здесь вопросы…
