Считается, что женская поэзия – почти целиком явление эмансипированного двадцатого века. Анна Ахматова, Марина Цветаева, Зинаида Гиппиус… их громкие имена заслонили от нас "и многое и многих" - и не всегда заслуженно.
Меж тем и в патриархальном девятнадцатом были свои поэтессы – Анна Бунина (родственница "того самого" Нобелевского лауреата и автора "Темных аллей), Евдокия Ростопчина… или почти забытая ныне Юлия Жадовская.
Родилась она 11 июля 1824 года; отец ее, отставной капитан-лейтенант флота, был человеком, мягко говоря, с причудами, и ярославское свое имение обустроил по собственному вкусу. Обыкновенные лестницы ему, привыкшему к морю, показались чересчур пологими – и в результате его переделок жена, уже носившая ребенка, однажды упала и расшиблась. А ребенок – девочка - родился инвалидом, без кисти одной руки.
Годом позже Юлия потеряла мать, умершую от чахотки, и отец, справедливо решив, что порядочного образования он девочке дать не может, позволил увезти ее к бабушке в деревню Панфилово. А оттуда она попала к тетке, любившей литературу и печатавшей стихи и статьи в солидных журналах – таких как “Сын Отечества” и “Московский Телеграф”.
Получив "изрядное", как тогда говорили, домашнее образование, Юлия некоторое время училась в костромских и ярославских пансионах, но кончилось все домашним репетитором – и первой любовью.
Петр Миронович Перевлесский, окончивший Московский университет, преподавал русскую словесность и поощрял опыты своей ученицы. Он отослал два стихотворения Юлии в журнал “Москвитянин” – и они были напечатаны, а критика отозвалась о стихах с похвалой.
Наконец молодые люди решили объясниться с отцом, но тот, кичась дворянским происхождением, и слушать ничего не желал. Петру Мироновичу пришлось оставить дом Жадовских, и эту любовь Юлия сохранила в душе навсегда.
Стихи продолжали писаться, и имя Юлии мало-помалу становилось известным. Отец, узнавший о таланте дочери, неожиданно стал способствовать ее поэтическим занятиям, выписывать все, что появлялось тогда значительного в литературе, а потом, несмотря на ограниченные средства, повез в Москву и Петербург, где она познакомилась с Тургеневым, Вяземским, Аксаковым, Погодиным и другими известными писателями.
Ее стихи стали печататься в "Москвитянине", "Русском Вестнике", "Библиотеке для чтения". В 1846 году в Петербурге вышел первый сборник ее стихотворений, благосклонно встреченный читателями и критикой. Многие стихи Жадовской были положены на музыку и стали популярными романсами ("Ты скоро меня позабудешь" Глинки, "Я все еще его, безумная, люблю" Даргомыжского, "Я плачу", "Сила звуков" и другие), а стихотворение "Я люблю смотреть в ясну ноченьку" стало народной песней.
Вскоре Юлия перешла от поэзии к прозе, опубликовав роман “В стороне от большого света” и несколько повестей – но успеха они не имели. Волна интереса к ее творчеству прошла, и Юлия вернулась в Ярославль – под опеку отца.
В те времена она стала прихварывать, и лечивший ее старый ярославский доктор Карл Богданович Севен однажды предложил ей руку и сердце. Это был скорее брак из жалости, нежели по любви – надзор отца стал для поэтессы мучением, и выносить его она более не могла.
Карл Богданович, воспитанный в романтическом духе, и Юлия Валериановна прожили вместе двадцать лет – и хотя "новобрачный" искренне любил жену, истинное счастье для нее осталось позади.
Скончалась она в 1883 году, на два года пережив мужа, – и когда через несколько лет одна из наследниц решила опубликовать ее стихи, в редакции газеты их назвали старомодными – но все же напечатали. А ведь когда-то о них с похвалой отозвался Добролюбов, ценивший в стихах Жадовской "задушевность, полную искренность чувства и спокойную простоту его выражения".
Видимо, эти качества в полной мере оценил и писатель Иван Кондратьев, поставивший строки Жадовской эпиграфом к своей книге "Седая старина Москвы":
И автор предисловия к "Седой старине", переизданной к 850-летию Москвы, замечает: "Сегодня о Москве редко кто так напишет. Я имею в виду не поэтическую форму, а душевность. Напишут либо будничное, либо выспреннее. А от души — что-то не встречал".
Сейчас стихи Жадовской могут и впрямь показаться наивными… но, наверное, за те сто с лишним лет, что минули с тех пор, ушло от нас вместе с наивностью что-то еще, чего не заменишь никаким знанием жизни…
