Мы судим о ней по ролям Вивьен Ли и Элизабет Тейлор, наслышаны по драмам Уильяма Шекспира и Бернарда Шоу, знаем по работам Плутарха, Плиния, Светония и Страбона.
Незаурядная личность и развратница, умелая интриганка и бездарный государственный деятель, роковая женщина и раба своих желаний, жертва обстоятельств и властолюбивая обольстительница, красавица и чудовище.
Ей восхищались и ее ненавидели, ее осуждали и перед ней преклонялись. Сколько лет минуло, а необычная биография этой женщины не может никого оставить равнодушным, являясь предметом серьезных исследований и статей, которые читают на пляже.
В 9 часов утра 18 мая 1724 года (н. ст.) благовест колоколов Успенского собора разнес над Кремлем и над всей Москвой весть о начале коронационных торжеств – первых по счету в новой, петровской России. Торжества предстояли, однако, довольно странные, ибо короновать предстояло особу при живом и здравствующем императоре – Петре Первом.
Особой этой была его супруга, Екатерина Алексеевна Скавронская, уже давно, с марта 1711 года, обвенчанная с царем. Замечательно, кстати, что то, давнее венчание накануне отбытия в турецкий поход было осуществлено едва ли не втайне – о нем мало кто знал, при этом сам чин церемонии соответствовал не царскому, а контр-адмиральскому достоинству жениха. Публично же царскую свадьбу отпраздновали лишь 1 марта 1712 года, когда злоключения Прутской катастрофы были уже глубоко позади…
Собственно, особой нужды короновать отдельным образом Екатерину как будто и не было – ее и так формально и фактически все считали царицей, императрицей и пр. И, тем не менее, определенная смысловая нагрузка коронационного ритуала безусловно имелась – достаточно сопоставить его с определенными прецедентными событиями недавнего и давнего прошлого.
Когда газетные фотографии этой женщины попадали в руки мужчин, далеких от балета и даже не подозревавших, кто именно сфотографирован, – изображения вырезали, вешали на стенку и любовались, пока бумага не пожелтеет. Влияние карсавинских глаз с поволокой, видимо, было еще более сильным, чем магнетизм ее танцев. А взятые вместе достоинства Карсавиной, женщины и балерины, и вовсе сбивали с ног.
Карсавина наряду с Идой Рубинштейн претендует на первое место в списке самых красивых российских танцовщиц. Современники наперебой превозносили женский магнетизм и поминали сердца, разбитые обеими чаровницами.
Но если инфернальная Ида напоминала то «раненую львицу», то остро заточенную бритву, Тамара Карсавина брала другим: она обволакивала лирико-поэтической эротикой. Обаяние Карсавиной было тем сильнее, что она слыла неприступной особой, не склонной к обычным пошлым амурам танцовщиц.
В конце XVII столетия в России происходило нечто невероятное: в государстве, где сильны традиции Домостроя, и женщины вели большей частью затворническую жизнь, стала заправлять делами царевна Софья. И случилось это так неожиданно и в то же время так естественно, что русские люди восприняли происходящее как само собой разумеющийся факт. Впрочем, через несколько лет, когда царевне пришлось отдать бразды правления в руки Петра I, многие удивлялись: как это они почитали за государыню всего-навсего женщину...
Когда умер царь Алексей Михайлович, царевна Софья не сразу поняла, что теперь она свободна. 19 лет просидела дочь самодержца затворницей вместе со своими сестрами в тереме. Выходила только в церковь в сопровождении или изредка с отцом посещала представления у Артамона Матвеева. Воспитанная в традициях Домостроя, царевна также была одной из лучших учениц просветителя Симеона Полоцкого (кстати, свободно владела польским языком, читала на латыни и греческом языке), нет-нет, да и удивляла свое окружение. То трагедию какую-нибудь напишет, чтобы ее тут же в семейном кругу разыграть, то стихи. И до того удачно, что даже потомки в лице историка и литератора Карамзина вынесли свой вердикт: "Мы читали в рукописи одну из ее драм и думаем, что царевна могла бы сравняться с лучшими писательницами всех времен".
А с воцарением на троне своего брата Федора Алексеевича в 1676 году царевна вдруг поняла – вот он, ее шанс выйти из терема.
Её жизнь была полна контрастов и парадоксов. Она позировала величайшим художникам своего времени обнажённой – по просьбе своего возлюбленного. И большую часть жизни неизменно носила траур.
Её красоту великий Брантом считал совершенной, а злые придворные языки шептали вслед «Старый гриб». Она узнала первые радости супружеской жизни, когда многие её ровесницы ещё играли в куклы. А великую любовь, прославившую её на века, она постигла, когда её ровесницы уже играли с внуками…
Её имя – Диана де Пуатье. 3 сентября 1499 года в семье Жана де Пуатье, синьора де Сен-Валье, родилась девочка. Её назвали Дианой – в честь девственной богини охоты, покровительницы знака Девы.