В современной жизни все складывается как-то прозаически. Зато прошлое кажется нам более романтичным, хотя и тогда хватало трагедий и комедий, суровой прозы и романтических приключений. Бабушка Маруся, что лежала напротив моей койки терапевтического отделения районной больницы, чутко прислушиваясь к нашей бабьей болтовне о том, какие истории с нами когда-то случались, помалкивала. Только тихо улыбалась, но о себе и словечка не промолвила за долгие часы наших больничных посиделок. До той самой поры, пока не приехал навестить ее муженек из дальней деревни.
Вошел в валенках, потертом полушубке, прижимая к груди кроличий треух. Больше всего в нем меня поразили снежной белизны волнистые волосы и пронзительно синие глаза на загорелом худощавом лице. И такую заботу и тревогу излучали эти глаза, что вся палата сразу притихла.
Поскольку ходячих было мало, все оставались на своих местах. У кого система - никак не встанешь, а у кого – прострел в пояснице. А кто к этому часу задремал. Пожилые супруги, уединившись в уголке, тихо беседовали. Огладив растрепавшиеся прядки волос на голове мужа, баба Маня ворчливо заметила:
- Чего это в таком виде заявился? Мог бы в раздевалке и халат спросить, и тапочки там выдают, и шапку твою никто бы не украл. Супруг, виновато вскинув свои радостно блестевшие очи, оправдывался:
- Так все там заперто. Время-то неурочное. И торопился я к тебе, голубушка. Соскучился, не знаю как. Тревожно что-то на душе. Все молодой мне снишься. Вот я и затосковал. Можа, думаю, не свидимся больше. Увозили-то тебя без сознания. Фельдшерица сказала, что долго отхаживали. Кровь вливали, системы ставили. Вон руки как искололи.
- А ты, Ваня, всех не слушай и страху на себя не нагоняй. Я, как Ленин,- живее всех живых!- звонким голосом откликнулась жена.- Видишь, уже встаю маленечко, и девоньки с палаты меня знаешь, как поддерживают!
Этот диалог был наполнен такой взаимной нежностью, любовью, состраданием, что я невольно прислушалась к тихой воркотне этой далеко немолодой пары, поскольку в ту пору мне едва минуло 22 года. И для меня тогда многое из супружеской науки было неведомо. В их жестах, улыбке, словах угадывалась какая-то необъяснимая гармония двух любящих сердец. Бережно прикасаясь к сухим плечикам своей Марии, дед Иван все спрашивал:
- Когда домой-то выпишут? Мальчата дюже по тебе соскучились. Заспрашивались и соседки. Даже петух по-другому запел. А Зорька стала полностью отдавать молоко только после того, как в твой фартук и платок перед дойкой стал наряжаться.
Бабушка Маруся, поправляя на муже ворот рубашки, вторила ему:
- И мне без вас тут скучновато. Врачиха сказывала, что на поправку пошло мое здоровьице. Значит, дома буду скоро. Готовьтесь к встрече, и чтоб все было чин-чинарем. А то я знаю вас, по углам все рассуете, середку приберете, а мне потом генералить после вас целую неделю.
Выложив на тумбочку гору гостинцев и пригласив нас отведать деревенских пирожков, дед Иван, раскланявшись, уехал в свою Жаровку. Оживленная, возбужденная от встречи с мужем, бабушка Маруся загадочно улыбалась, а после ужина, сказала:
- А теперь, девоньки, послушайте мою историю. Может быть, для молодых и окажется она поучительной.
… Встречалась я до войны с парнишкой, который был для меня и ясным соколом, и зорькой росною, и ветром-озорником. Росли на одной улице, на вечерки вместе ходили. Деревенские кумушки прочили нам с Виталием супружество счастливое. Но… размечтался мой жених об учебе в военном училище.
По тем временам затея трудная и мечта почти несбыточная. Жили мы в таком захолустье, что куда там, до военного звания. Тут бы на курсы трактористов попасть и то удача. И все же своего парень добился. Только лейтенантские погоны одел, как война. Первое время писал, без утайки рассказывал, какие тяжелые бои идут, как за выполнение особого задания получил новое звание, медалью его наградили. Как же гордилась я своим суженым, как ликовала, но время от времени в душе закрадывалось недоброе предчувствие. Будто голос нашептывал, что не быть нам вместе.
Через год принесли в его дом похоронку. Погиб Виталий смертью храбрых. Черная весточка долетела и до меня. Убежала на весь день к реке. Родные боялись, что я с горя утоплюсь. Но, Бог миловал. И не успела я выплакать свои девичьи слезы, как заявились сваты от ближних соседей. Ванюшку-то, своего ровесника, я как-то и не замечала особо. Молчун, с девками не хороводился. А как иду по улице мимо него, все глаза свои синие на меня таращит. Высмотрел, значит. И мне ни гу-гу. Родителей подослал, а те с моими быстро сладились. Без моего согласия засватали.
А я ни в какую - лучше на фронт убегу, а за Ваньку замуж не пойду! Нездоровый он, изъян какой-то в нем, потому и в армию не взяли, ну и мне с больным-то незачем жизнь начинать. Это я ради отговорки так отнекивалась, причины искала, а сама крепко решила, что Виталию своему, даже мертвому, никогда не изменю. Вообщем, бабоньки, война у нас в доме началась из-за того, что наотрез отказалась замуж выходить.
Проходит месяц, другой. Молодой сосед ходит, как в воду опущенный, вся деревня над ним потешается, мол, девку уломать не смог. Особенно вдовушки лютовали. Обидно, вишь, им - такой парняга сохнет по какой-то сопливой девчонке, а они, в самом соку, и без внимания мужского. Мне же было не до сплетен и пересудов. Закроюсь в чуланчике и фронтовые письма читаю, фотку Виталия слезами омываю, шепчу, что никто мне не нужен, а только память о нем, ненаглядном моем.
Время - лучший лекарь, скажу я вам, бабоньки, день за днем отмеривается, колхозной работой к земле пригибает. Стала понемногу успокаиваться, боль сердечную чуток приглушило. И вот тут Иван и украл меня.
Завороженные рассказом, мы притихли, а кто и придремал, но как раз в этом месте все мы так и ахнули. Бабушка Маруся, заплетая тонкие косички на ночь, по-домашнему расположилась на своей постели. Оглядывая нас словно Шехерезада из «Тысячи и одной ночи», она рассмеялась над нашим испугом.
- Шла я с калды,- продолжила она свой рассказ,- в руках ведро с молоком, на плечах старая шубейка. Даже платком голову не накрыла. Время позднее, морозить стало к ночи, и я торопилась под теплую крышу тятиного и мамушкиного дома. Тут он меня и ухватил. В тулуп и в сани. Спеленал, как ребенка, вдобавок еще и напугал чуть ли не до смерти. Увез не домой к себе, ведь рядышком жили, а на пасеку, к дальней родне. Людей рядом никого. Родственники его вроде бы как к сыну в госпиталь уехали. И остались мы один на один. И кровать одна. Избенка маленькая, мечется огонь в печурке, а на дворе мороз трещит. С вечеру натопим, а через два часа холод собачий, хочешь - не хочешь, а друг к дружке поближе льнешь, под ветхое одеяло, да под тулупчик.
Насилком меня Ваня не тронул. Сама я, забывшись, представила, что не он, постылый, а родненький мой Виталя рядом, на побывку приехал и ласкает, и любит, и шепчет мне нежные слова… А когда очнулась, то поняла, не будет со мной рядом любимого никогда. Ивану же сказала, что вор он и вором на всю оставшуюся жизнь для меня останется. Тут он от таких слов аж покачнулся, за голову схватился, как в голос закричит - заплачет:
- Люблю я тебя, дуреха, с малолетства. Да только ты меня не замечала, а я, окромя тебя, моя касаточка, тоже никого не замечал. И нисколько не рад, что ко мне на какой-то миг прильнула. Знаю, что не люб я тебе, но деваться нам некуда. Ты - одна и я - один. А скоро будет нас трое. Сын нас породнит, слюбит, вот увидишь, дай срок!
Две прозрачные слезинки выкатились из серых глаз бабушки Маруси, она с надрывом, будто долго сдерживала рыдания, вздохнула, снова погружаясь в далекую молодость и первые годы замужества, материнства.
- Стали мы жить-поживать, да добра наживать, как в сказке сказывается. Сын народился у нас. Иван сам предложил назвать его Виталиком. А через двадцать лет вернулся на свою малую родину - навестить могилки родителей - его тезка, Виталий Георгиевич Бочаров. Моя первая и незабвенная любовь. Встретились. Наплакались досыта.
И мой седовласый генерал признался, что после тяжелого и опасного ранения, ампутации ноги, не решился далее писать мне, а тут еще и с похоронкой ошибка получилась. Часть его попала в окружение. Выходили группами. И первые, кто прорвался к нашим, видели, как немцы окружали группу, в которой был тяжело раненый капитан Виталий Бочаров. Вот и посчитали, что в бою погиб. Родителям после госпиталя он, конечно, объявился, но к тому времени я была уже замужем, и он не решился подать мне весточку, не захотел рушить семью. И родным приказал, чтобы помалкивали…
Что творилось со мною тогда, словами не выскажешь. Горько сетовала я, что Виталий засомневался во мне, не захотел стать обузой. Обвиняла Ивана за то, что поторопился, украдкой свое счастье умыкнул, меня без всякой надежды оставил. А тут дети уже взрослые, сынок наш после службы в армии в Прибалтике осел, жениться надумал. Да и мы с годами друг к другу попривыкли, как говорится, стерпелись-слюбились. Припоздает Ваня с поля, у меня сердце то жаром, то ознобом обдает - что с ним, не случилось ли чего? И я задержусь где, тоже лечу домой, потому что знаю - Ваня без меня ужинать не будет, и дела у него из рук валятся.
Улыбнувшись озорно, по-девчоночьи, наша рассказчица продолжила свою историю:
- Строптивая я была с малолетства, но к семье, к детям и к мужу с почтением относилась, хотя иногда меня и прорывало так, что Иван зажмуривался от жестокости слов моих несправедливых, что краденое счастье все равно полным не будет. И напророчила…
Виталик–то наш, после армии, как я уже говорила, собрался семью заводить. Приехал как бы на побывку, с женой молодой и дитем. Погостили, засобирались обратно, на родину Инги. Погоревали мы, да что поделаешь - сына растили не для себя, а для снохи. И дома у нас была забота немалая - две дочки подрастали. Отпустили сына с Богом и нашим родительским благословением. Только на сердце стало как-то неспокойно. Все думала, прикидывала: и когда это Виталя дитя затеять успел? Вроде бы не писал, что дружит, а тут на тебе - внучка. Беленькая, нежная, на Ингу похожая…
Через полтора года заявляются в отпуск. Старшенькая Надюша уже подросла, еще одна доченька народилась. Ну, вылитая, в отца! Однажды пошли мы к речке. Наденька рядом идет, за подол мой уцепилась, гусей забоялась. А Верочка у меня на руках. Лопочет что-то, глаза дедовы на меня таращит… Сели мы на бревнышко около бани, посадила я внучек на колени. Задумалась.
И, знаете, бабоньки мои милые, что со мною тут приключилось? Замечаю, прямо-таки нутром чувствую, что от малой тепло горячее ко мне в ладони, к груди руки идет, а от старшой – ничего не чую. И руки мои вроде бы крепче держат Верочку, и губы мои к ее белобрысой макушке сами тянутся. Ничего понять не могу. Себя обругала, пристыдила. Думаю, может это Ванина любовь через младшую внучку так сильно ко мне стучится? Я ведь ему никогда не признавалась, что давно полюбила его всем сердцем и душой.
Вернулись в дом. Я к сыну, мол, так и так, что-то со мной, старой, неладное творится, чудеса, да и только. Потупил глаза Виталий и говорит виновато:- «Не ругайте за обман. Надя хоть и при мне родилась, но отец у нее другой. Ингу я взял беременную, но детей мы не различаем ни в чем. Только ты, мам, как-то сумела угадать».
Быстро история складывается, да не скоро дело делается. Уехали наши молодые в свою Ригу, а через год Виталий вернулся один. Без жены и детей. Запил, на вопросы не отвечает. Кое-как, но мы его остановили. Нашел хорошую женщину, женился, через положенное время внучку они нам подарили. Все вроде бы наладилось, да, как оказалось, не все.
Баба Маруся тихонько всхлипнула, покачала седенькой головой, со смешными, по-детски завязанными назад косичками. В старенькой ночнушке, она была скорее всего похожа на подростка, не по годам рано состарившегося… Заметив наше нетерпение, встряхнула плечами:
- Эх, девчата, жизнь порой такие испытания под ноги подстилает, что и не знаешь, с какого боку и подступиться к ним. Верно говорится, чужую беду руками разгребу, а свою… Все сердце наше с Ваней изболелось о внучках. Виталий, как в рот воды набрал, ни словечка нам не сказал о том, что там, в этой Прибалтике с его семьей случилось. Где Инга, где девочки? Алименты шлет исправно и все.
И вот как-то приходит в наш дом телеграмма: так и так, внучки ваши в интернате находятся, а мать лишили родительских прав. Вот, если бы вы смогли дать им свое тепло и кров, ну и так далее. Мы к сыну за советом. Жена на пороге:
- Все знаем, в курсе всех дел, но у него другая семья и ребенок. А там дочка–то одна не его, хоть и записана на вашу фамилию. Вот и забирайте. Я узнавала, что сестер родных разлучать нельзя, так что готовьтесь, вам придется опеку оформлять сразу на двоих. Ну а Виталий ваш разлюбезный, если пить не будет, то о детях позаботится. Но только не за счет нашей дочери.
Что нам оставалось делать после такой отповеди? Сын в последнее время изменился сильно, к нам редко стал заходить. Но и дома у себя его жена все реже и реже видела. Снова за свое принялся. Скалымит и к дружкам, в каптерку. Там и гудят до утра, а то и на следующий день могут продолжить. Тоска у него в глазах была непонятная, какая-то изматывающая.
Привезли мы внучек домой. Завшивевшие, хворые, одичавшие. Когда документы оформляли, они все просили нас, чтобы заехали к бабушке - матери Инги. Там на ее попечении находился младший братик наших внучек- Илюша. Одним словом, оставила мать-кукушка еще одно чадо нагулянное и пропала куда-то. «Нам втроем будет лучше»,- убеждали нас Надя и Верочка. Господи, нам бы с этими справиться как-нибудь.
Взялись мы с Ваней за них так ловко и дружно, будто и не было позади прожитых лет, болезней, недомоганий, нужды. Отмыли, постригли, обули, одели, к врачам свозили, долго лечили, в школу определили. Налились они у нас, как колобки, поправились, по дому помогать стали, нас папой-мамой стали называть.
С отцом встречались не часто, и как-то получалось, что почти украдкой. Жена его сильно сердилась, девочек на порог не всегда пускала, все боялась какой-то заразы заграничной. Ну, а мы что могли поделать, да и Виталий, хоть и работал, а в рюмку стал еще чаще заглядывать. В один из дней уборки привезли его с поля мертвым - попал под плуг. Отплакали, отголосили по нашему сыночку.
Ваня себя винил в его неудавшейся судьбе, все повторял, что без любви мы его затеяли. И я долго казнила себя упреками, что сразу не разглядела в моем Иване свое счастье земное. Все свое сердечное тепло другому посвящала. Мы только после его смерти узнали, что сотворила с ним Инга - гулящей оказалась. И Виталий для нее был, как ширма. Дошло до того, что прямо в дом свой стала всякую матросню приводить. При детях все и вытворяла. Вот и сломила она его этой грязью. Сын у нас был гордый, все стихи сочинял о непорочной красоте.
А внучки наши теперь нам опора в жизни. Дочки - замужем, далеко разъехались. Зато Верочка и Надюша с нами рядом. Правда, пора пришла и нашим касаточкам из гнезда выбираться. Старшая-то в техникум поступила. И младшая туда же, говорит, после девятого класса прямиком буду Надю догонять. Так что дед Иван там один с ними воюет. Сумки собирает да обратно с учебы ждет.
Если бы не он, мой касатик, не знаю, как бы я от хвори оклемалась. Не первый раз попадаю в больницу. А как выпишут, словно матушка родная надо мной хлопочет, шагу не даст ступить, всю работу по дому, хозяйству на себя взвалит, а меня оберегает. Мы с ним, бабоньки, как те цветы - Иван да Марья. Неброские, а без них и Россия не Россия.
… Давно уж погасили свет в коридоре. В палате тихо, сумеречно, и только наши всхлипы и вздохи нарушали чуткую больничную тишину. Уснули мы не скоро… Вскоре бабушку Марусю выписали. Забирал ее счастливый дед Иван. Как-то наведавшись по редакционным делам в Жаровку, встретила я его на зернотоку. Иван Николаевич, несмотря на возраст, заправлял хлебным причалом своего родного хозяйства. Разговорились, вспомнили про больницу. Дед Иван начал рассказывать о семейных делах-заботах, о том, что старшая внучка вышла замуж, и молодые ждут прибавления. После окончания техникума младшая Верочка решила учиться дальше. Чтобы старикам было полегче, пошла работать, теперь внучки им помогают.
Спустя какое-то время, к 50-летнему супружескому юбилею, привезла к нам в редакцию поздравление своим родителям одна из дочерей бабушки Маруси и деда Ивана. Для меня передала от них приветы и рассказала о том, что на их попечении теперь находятся двое малолетних детей старшей внучки. Эта новость буквально ошеломила меня. И я не удержалась, спросила, как же получилось, что снова ее отец и мать взвалили на себя такую ношу? Любовь Ивановна покачала головой:
- Надя решила найти свою мать и брата. Уехали с мужем в Ригу, как бы по турпутевке. Никому ничего не сказали. Детей привезли погостить к деду с бабкой. И пропали. Запросы делали, писали, на телепередачу «Жди меня» звонили. Да все без толку. А они, наши старички, снова возятся с малышами, хотя сами-то, как малые дети стали. Мы с сестрой решили всех разом на буксир взять. В деревню вернулись, дома купили. Будем вместе поднимать наших маляток да старость наших героических родителей покоить.
