Знаменитая танцовщица Айседора Дункан умудрялась нравиться далеко не всем. И это несмотря на свою обольстительную грацию, пылкое сердце и недюжинный талант. Что-то в судьбе великой босоножки было этакое – роковое и даже зловещее, и оно накладывало отпечаток на все ее бурные и подчас драматические отношения с поклонниками, любовниками и мужьями. Как-то не получалось у Айседоры нравиться им безоговорочно и навсегда: то и дело приходилось расставаться и с головой уходить в работу, в танец, в импровизацию. Способ хороший, спору нет, вот только применить его в первый раз пришлось в довольно-таки нежном возрасте, так как первый раз в жизни Айседора имела несчастье не понравиться собственной матери.
Дело в том, что младенец в материнской утробе взыгрывал безудержно, и нельзя сказать, чтобы это обстоятельство особенно умиляло родильницу. «…Характер ребенка определен уже в утробе матери. Перед моим рождением мать переживала трагедию. Она ничего не могла есть, кроме устриц, которые запивала ледяным шампанским. Если меня спрашивают, когда я начала танцевать, я отвечаю – в утробе матери. Возможно, из-за устриц и шампанского», – писала Айседора в воспоминаниях.
Трагедия, повлекшая за собой столь впечатляющее количество выпитого шампанского и съеденных устриц, заключалась в том, что отец будущей танцовщицы Джозеф Дункан обанкротился и сбежал еще до ее рождения. «Я так и знала, что родится монстр, – сказала любящая мать принимавшей роды акушерке, едва только девочка появилась на свет.– Этот ребенок не может быть нормальным, он прыгал и скакал еще в моей утробе, это все наказание за грехи ее отца, негодяя Джозефа!»
Вот и пришлось Айседоре довольно быстро осознать, что работа – единственное спасение от всех бед: в 13 лет она бросила школу и принялась без удержу танцевать.
Еще через пять лет уже вовсю выступавшая на светских вечеринках Айседора вознамерилась наконец всерьез кому-то понравиться: у нее появился поклонник с неброским именем Иван Мироски. Правда, было ему к тому времени 45 лет, и ничем особенным он похвастаться не мог, вот разве что бедностью. Да разве этим хвалятся умные люди?
Вскоре выяснилось, что браком с Айседорой ему тоже не суждено будет похвастаться: он оказался женатым человеком, и Айседоре пришлось его срочно забыть. Как полагают некоторые, эта злосчастная история и положила начало цепи любовных неудач, преследовавших бедную босоножку всю жизнь.
Что же касается работы, то здесь удача, как говорится, улыбалась Дункан своей белозубой улыбкой: и гастроли в Греции в 1903 году прошли удачно, и приглашения выступать следовали одно за другим… Слава торопилась увенчать ее рыжеволосую голову целым набором лавровых венков.
Некоторые критики, конечно, бесновались: «Не умеет она стоять на пуантах! Полное тело неуместно в пантомиме! Босые ступни не эстетичны… Мы ждем прыжков и сложных пируэтов!». Но переполненные концертные залы и театральные площадки Европы противоречили этим злобным высказываниям. Айседора в своей тунике, без трико и босиком нравилась тысячам и тысячам зрителей: что ей до каких-то глупых критиков!
А вот в жизни сердца дела как-то не клеились. Было несколько увлечений, среди них талантливый актер Оскар Бережи – с ним образовалась и помолвка, и взаимопонимание, и даже визиты к его родным – на законных основаниях. Но… как «темно и вяло» пишут биографы, актер «предпочел Айседоре карьеру». Делается жалко Айседору – что же это такое, в конце-то концов! Как это можно живому человеку предпочесть какую-то занюханную карьеру, прости Господи!
А вот с Гордоном Крэгом, знаменитым театральным режиссером, роман и вовсе с самого начала не заладился. Так не заладился, что любовники окрестили свою связь «ненастоящей». Почему-то популярному режиссеру было мало одной возлюбленной, он предпочитал сразу двоих, а ведь это такая беготня и суета, что не приведи Боже…
Крэг и разрывался между своими любовями, улаживал попутно финансовые трудности Айседоры, да еще и творил урывками, когда время позволяло. Когда оно перестало позволять что бы то ни было, Крэг расстался с Айседорой и женился на своей давней возлюбленной с античным именем Елена. Айседора осталась с дочерью Дирдре на руках. Значит, что-то настоящее в этом романе все же было.
Позднее родится золотоволосый Патрик: сын Айседоры и миллионера Париса Юджина Зингера, наследника изобретателя швейной машинки. С этим пышным, зевсообразным гигантом швейной промышленности Айседора путешествовала по белу свету, радовалась жизни и дорогим подаркам, вот только заставить себя держаться поскромней и не кокетничать с представителями мужского пола у нее никак не выходило. А надо было бы: Зингер был ревнив до страсти. В общем, понятно, к сожалению, чем все это кончилось.
Айседора вновь взялась за работу. В промежутке между исполненным драматизма романом с Грэгом и серьезными отношениями с Зингером она умудрилась съездить на гастроли в Россию и познакомиться с «богом» этих мест Константином Станиславским (это сама Айседора так его называла, по свидетельству Анатолия Мариенгофа). Преклоняясь перед его вдумчивым гением, Айседора не смогла удержаться и решилась устроить очередной безумный роман.
Проще говоря, она всего лишь хотела понравиться этому серьезному человеку-оркестру, ничего больше. Поэтому как-то у себя в номерах она и поцеловала его в губы. Но Станиславский для таких легкомысленных дел был слишком уж тяжел на подъем и опаслив. «…У него был страшно удивленный вид… – вспоминала Айседора. – Он, глядя на меня, с ужасом воскликнул: «Но что же мы будем делать с ребенком?» «Каким ребенком?» – поинтересовалась я. «Нашим, конечно». Я расхохоталась, а он посмотрел на меня с грустью и ушел».
К большому несчастью, этот нелепый вопрос каким-то глубоко трагическим образом иглой пронижет жизнь Дункан. Через несколько лет, в 1913 году, маленькие сын ее и дочь по дороге в Версаль сорвутся с моста и утонут: автомобиль оказался неисправен, шофер вышел взглянуть, в чем неполадка, и не смог остановить внезапно взревевший и тронувшийся с места мотор с наглухо закрытыми задними дверьми…
Через несколько лет у Айседоры будет видение: ее дети, взявшись за руки, входят в воду и там исчезают. В этот день она будет просить первого встречного спасти ее разум и даровать ей дитя. Молодой итальянец, обрученный с другой, не сможет отказать ей в просьбе: ребенок родится и проживет на этом свете несколько часов… А однажды, увидев в Берлине чужого сына, схожего чертами с Патриком, золотоволосое юное создание пяти лет от роду, она со стоном опустится перед ним на колени, потом закроет себе лицо красным шарфом и уйдет, ни на кого не глядя и ничего не видя от горя.
…Стоит ли удивляться, что после горестной утраты судьба вновь повела ее, как слепую, каким-то на редкость извилистым путем: утрированного надрыва в духе времени и мучительных увлечений?
На горе впечатлительной и простодушной Айседоре, во время гастролей в советской России на ее пути попадается Сергей Есенин, «золотая голова», «ангел», «черт» и дебошир. Начинает он с того, что обзывает режиссера Крэга «дрянью», но это еще цветочки:
«…На столике перед кроватью – большой портрет Гордона Крэга. Есенин берет его и пристально рассматривает.
– Твой муж?
– Да... был... Крэг пишет, пишет, работает, работает... Крэг гений.
Есенин тычет себя пальцем в грудь:
– И я гений!.. Есенин гений... гений!.. Я... Есенин – гений, а Крэг – дрянь!
И скроив презрительную гримасу, он сует портрет Крэга под кипу нот и старых журналов:
– Адьо!»
Главный биограф Есенина Анатолий Мариенгоф, зачастую склонный к самому непрезентабельному вранью, к чести своей, не пытался оправдать разбитые зеркала, часы и сервизы, изгаженные номера в дорогих гостиницах, уворованные рязанским поэтом из чемоданов Айседоры платья и духи и прочие непотребства страстного романа. Описывая, как однажды на его глазах Дункан танцевала с красным шарфом в руке, он смиренно и скорбно замечает по этому поводу: «Есенин впоследствии стал ее господином, ее повелителем. Она, как собака, целовала руку, которую он заносил для удара, и глаза, в которых чаще, чем любовь, горела ненависть к ней. И все-таки он был только партнером, похожим на этот кусок розовой материи – безвольный и трагический. Она танцевала. Она вела танец»…
Видимо, Сергею Александровичу Есенину злосчастная Айседора уж точно не смогла понравиться. Куда до него Зингеру, Крэгу и прочим культурным созданиям! Рязанская душа переплюнула их, да так, что мало не покажется… Потому что на Руси все делается с размахом, с чувством, с битьем физиономий и другими пикантными подробностями, о которых мы лучше не будем говорить. Некоторые друзья Есенина до того впечатлились разгулом есенинских страстей, что в ужасе написали поэту следующее: «…Единственная вина Изадоры – что она слишком хорошо к тебе относилась. Ты же вел себя как свинья...»
Айседоре пришлось расстаться с рязанским поэтом. Судя по всему, она поступила в высшей степени благоразумно, хотя особого счастья это ей тоже не принесло.
Через несколько лет ее задушит все тот же красный шарф, попавший в колесо ее спортивного автомобиля.
Максимилиан Волошин как-то сказал о ней: «Айседора танцует всё, что другие говорят, поют, пишут, играют и рисуют… Она танцует «Седьмую симфонию» Бетховена и «Лунную сонату», она танцует Primavera Боттичелли и стихи Горация»…
Плохо ли, хорошо ли, прекрасная босоножка станцевала свою пылкую душу на подмостках театра жизни, который так ругал Шекспир и все прочие писатели всех видов и мастей. Надо думать, что Великий Режиссер этого театра оказался куда милосерднее Гордона Крэга и ему спектакль Айседоры Дункан понравился.
По крайней мере, будем надеяться, что это так.
