Просматривая подшивки газет и журналов столетней давности, словно бы переносишься во времени и оказываешься среди давно отгремевших бурь, давно пережитых страстей и давно умолкнувших споров. Приятно ведь осознавать себя словно бы человеком из будущего, который среди всех этих бурь, страстей и споров единственный знает, что будет потом.
Знаменитый вальс «На сопках Маньчжурии», слова Степана Петрова (Скитальца) на музыку Ильи Шатрова.
Для нас это «старинный вальс», а сто лет назад — он только-только становился известным широкой публике.
Именно тогда, в благополучном с виду 1910 году, в преддверии новых войн, страданий и бедствий, вальс Шатрова стал по-настоящему популярным, и пластинки с записью этого вальса стали выпускаться огромными тиражами.
И надо же: именно тогда, в последние предвоенные годы, широкой публике стало известно имя Надежды Плевицкой, одной из самых ярких звезд российской эстрады того удивительного и безумного десятилетия. Вы заметили, что в 1910 году реклама ещё путает её имя и называет её Натальей, а не Надеждой? Скоро это пройдёт, и самые маститые критики станут наперебой восторгаться её «народным» и «самобытным» талантом.
«Крёстным отцом» Плевицкой можно смело назвать знаменитого нашего тенора Леонида Собинова, который осенью 1909 года случайно услышал её пение в Нижнем Новгороде, в одном из ресторанов при знаменитой ярмарке, и, как говорится, благословил её на дальнейшие подвиги — но уже во всероссийском масштабе: «По-моему, всё имеет право на существование, что сделано с талантом. Возьмите Плевицкую… Разве это не яркий талант-самородок? Меня чрезвычайно радует её успех, и я счастлив, что мне удалось уговорить Надежду Васильевну переменить шантан на концертную эстраду…»
Самородный талант Надежды Плевицкой пришёлся чрезвычайно вовремя и ко двору: среди безудержного, показного и порою истерического веселья, среди бесчисленных «цыганских романсов» и фривольных куплетов — её репертуар, состоявший из народных (ну, пусть даже и псевдонародных) песен, зачастую грустных, печальных и почти трагических, многим казался возвращением к самым истокам, возвращением к некоей стабильности, казался надёжным якорем, панацеей от наступавшего «пира во время чумы».
Сергей Мамонтов: «Когда г-жа Плевицкая появляется на эстраде, вы видите перед собой простую, даже некрасивую русскую женщину, не умеющую, как следует, носить своего концертного туалета. Она исподлобья, недоверчиво глядит на публику и заметно волнуется. Но вот прозвучали первые аккорды рояля — и певица преображается: глаза загораются огнём, лицо становится вдохновенно красивым, является своеобразная грация движений, и с эстрады слышится захватывающая повесть переживаний бесхитростной русской души…»
«Ко двору» она пришлась и в самом прямом смысле. Вначале, во время её выступлений в курортной Ялте, её возможности оценил скучающий на отдыхе «высший свет». Она в одночасье сделалась модной среди придворной знати. Спустя некоторое время её пение слушал государь, который на прощание сказал ей: «Мне говорили, что вы никогда не учились петь. И не учитесь. Оставайтесь такой, какая вы есть… Вы поёте для сердца. Самая простая песня в вашей передаче становится значительной и проникает в сердце».
Карьера «бесхитростной русской души», к тому же модной в придворных кругах и обласканной самим государем, развивалась с тех пор стремительно и триумфально. Даже Фёдор Шаляпин не удержался от комплиментов. Надежда Плевицкая вспоминала потом: «Не забуду просторный светлый покой великого певца, светлую парчовую мебель, ослепительную скатерть на широком столе и рояль, покрытую светлым дорогим покрывалом. За той роялью Фёдор Иванович в первый же вечер разучил со мной песню «Помню, я ещё молодушкой была».
Справедливости ради, далеко не все были в восторге от способностей Надежды Плевицкой. Очень многие серьёзные критики считали, что «превознесение таких певиц, как Плевицкая, есть оскорбление «её величества музыки». Скажем, в журнале «Граммофонный мир», № 11 за 1910 год, в посвящённой Надежде Плевицкой статье с характерным названием «Народная песня или кабак?», находим следующие нелицеприятные строки: «Может быть, раньше, когда-то, «винниковская крестьянка» была близка к сохе и к тем песням, которые замирают на околице села, задорно звучат в тени густой сливы или печально ноют среди тяжёлых снопов только что скошенной ржи…
А теперь… Теперь г-жа Плевицкая — крестьянка для интервьюеров, ей по самому существу дела нужно вынести запах кожуха на эстраду Дворянского собрания, и она это успешно делает.
Народу её песни так же чужды, как тихому ручью — крик буревестника. Пластинки её покупает город, а не деревня, фабрика, купечество, а не народ.
Среди прочих «номеров» г-жа Плевицкая спела для граммофона и такие романсы, как «Пожалей», «Чайка», «Звёзды ночи горят», «Что ты, барин, щуришь глазки» и т. п.
Интересно, в каких деревнях, в какой губернии поют эти «романсы»…
Настоящие народные песни: Лучинушка, Ивушка, Ноченька, Ах ты сад мой зелёный, Красный сарафан и т. п.
Но для этих песен нужен, прежде всего, голос, а у г-жи Плевицкой его абсолютно нет, а во-вторых — ещё большая музыкальность. Но повторяю: при чём здесь народ?...»
Честно говоря, с народностью тут и вправду… не очень… Трудно также сказать, какого Бакалейникова имел в виду Д. Анисимович, автор процитированной выше статьи, когда писал следующее: «Присяжный автор г-жи Плевицкой — некто Бакалейников, типичный гродненский еврей, который «компонует» для мадам Плевицкой «песни села Винникова Курской губернии»…»
Два брата, флейтист Николай и альтист Владимир Бакалейниковы, в то роковое десятилетие играли в знаменитых оркестрах и сочиняли «цыганские романсы». Но вот кто из них сочинил, например, упомянутый выше романс «Пожалей»?.. На этикетках грампластинок того времени чёрным по белому написано: Николай Бакалейников. А на обложке нотного издания написано тоже ведь чёрным по белому: «Я не в силах жалеть». Ответ на романс «Пожалей» того же автора. Музыка Владимира Бакалейникова»… А, скажем, в Российской государственной библиотеке можно без труда отыскать романсы не только Николая Бакалейникова и Владимира Бакалейникова, но также Г. Бакалейникова и М. Р. Бакалейникова… Или, скажем, на этикетке одной из пластинок автором песни «Бубенцы» назван Александр Бакалейников, а на этикетке другой — некий Миша Бакалейников…
Сейчас нам нелегко ориентироваться в неразберихе того времени, но, видимо, Надежда Плевицкая прекрасно в ней ориентировалась и понимала, чего от неё хотят и чего хочет она сама. Простая крестьянская девушка Надя Винникова, родом из села Винниково Курской губернии, в 15 лет добровольно захотела отправиться в монастырь — быть может, её привлекло богатое убранство храмов и великолепие церковных служб. Скоро она из монастыря сбежала в цирк — быть может, её привлекли блестящие наряды цирковых артистов и обожание публики. Потом она станет хористкой, потом танцовщицей, потом она выйдет замуж и навсегда сменит свою простую фамилию на более благозвучную — Плевицкая. Потом… потом судьба подарила ей счастливый билет: сразу и богатство, и великолепие, и блеск, и обожание.
Накрепко запомнив слова государя: «И не учитесь. Оставайтесь такой, какая вы есть», — она и не собиралась учиться. Ей нравилось быть «талантом-самородком». И ещё ей нравилось общество блестящих дворян-офицеров, в котором она, бывшая крестьянка, неожиданно для себя оказалась. Так уж получилось, что вся её дальнейшая судьба будет связана с офицерами.
Первым из её мужей-офицеров был лейб-гвардии поручик Шангин. Плевицкая его очень любила, отправилась с ним на фронт и была с ним вплоть до его гибели в январе 1915 года.
Поручика Шангина вскоре сменил Юрий Левицкий, тоже офицер, сын командира 73-й пехотной дивизии генерал-майора Георгия Левицкого. В этом своём браке «винниковская крестьянка» встретит революцию, Гражданскую войну и крушение всего того мироустройства, которое стало ей к тому времени столь понятным и привычным. Как она прожила и пережила все эти годы — не совсем понятно. Вроде бы есть сведения, что в Курске и в Одессе она выступала перед красноармейцами. Вроде бы Юрий Левицкий был даже командиром в Красной Армии, а его жена находилась на фронте вместе с ним. Вроде бы в 1919 году муж и жена оказались в плену у белогвардейцев, где Надежду Плевицкую ждал восторженный приём, а Юрий Левицкий превратился уже в белого офицера и в конце 1920 года вместе с женой и остатками Белой Армии оказался в эмиграции.
К тому времени Надежда Плевицкая была уже не только давно знакома с белогвардейским генерал-майором Николаем Скоблиным, но и стала его фактической женой.
Николаю Скоблину, который был моложе Плевицкой на 15 лет, удалось сделать блестящую карьеру. Начав Первую мировую войну заурядным прапорщиком, встретив большевистскую революцию капитаном, к концу 1918 года он был уже полковником и командиром знаменитого Корниловского полка Белой Армии, а через год принял на себя командование Корниловской дивизией. В марте 1920 года Николаю Скоблину — в возрасте всего лишь 26 лет — было присвоено звание генерал-майора.
После первой мировой
В первые годы после окончания Гражданской войны врангелевские войска, эвакуированные из Крыма, продолжали своё организованное существование и на чужбине, в окрестностях греческого (теперь уже турецкого) города Галлиполи. Остатки бывшей Корниловской дивизии превратились там в Корниловский ударный полк — по-прежнему во главе с генералом Скоблиным. Левицкий, официальный муж «винниковской крестьянки», ютился там где-то в казарме, а его супруга, время от времени давая для офицеров-изгнанников концерты народной песни, совершенно открыто жила с Николаем Скоблиным. Столь вопиющее нарушение нравственности возмутило командующего галлиполийским лагерем Александра Кутепова, который всеми силами стремился поддерживать среди своих подчинённых дисциплину. Генерал-майор Борис Кочкин позднее вспоминал: «Генерал Кутепов приказал мне передать Скоблину, что он должен порвать с этой женщиной или жениться на ней. Я отказался, и в итоге дело было поручено генералу Веселовскому. Плевицкая развелась с Левицким, который от стыда за беспутство жены скрылся в Бессарабии, и вышла замуж за Скоблина.»
Дальнейшие годы жизни певицы окутаны мраком таинственности и недомолвок. Как-то так получилось, что Николай Скоблин, ставший потом видным деятелем белой эмиграции и одним из руководителей так называемого Русского общевоинского союза (РОВС), много внимания уделял и организации для своей жены концертных выступлений по всей Европе. Надежда Плевицкая по-прежнему пользовалась успехом у публики, но… но публика была уже не та, что прежде, — и малочисленнее, и победнее. Брат Николая Скоблина, Сергей, впоследствии вспоминал: «Она зарабатывала за границей меньше денег, чем в России, но умела находить щедрых друзей, по большей части евреев, таких как Тараканович, с которым я познакомился у неё в Варшаве и которого в результате поляки разоблачили: он оказался советским шпионом.»
Тараканович оказался советским шпионом?.. Какой кошмар!.. Другое дело — Марк Эйтингон, богатый психиатр, друг и спонсор самого Зигмунда Фрейда, ставший другом Надежды Плевицкой, а также и её безотказным и щедрым спонсором.
Выходец из России, Марк Эйтингон считался видным психиатром (хотя никаких работ в этой области он не написал и никогда не практиковал) и был необычайно щедрым и богатым человеком. Отвечая на вопросы об источниках его состояния, он обычно ссылался на успешную торговлю «русскими мехами». Впрочем, какая нам разница, правда? Главное, что этот удивительный человек не скупился, изо всех сил материально помогая и европейским психоаналитикам, и нашей «винниковской крестьянке» с её мужем-белогвардейцем…
Всем нам хорошо известно теперь имя Павла Судоплатова, стоявшего у истоков советской внешней разведки, об эффективной работе которого много говорилось в предыдущих наших статьях из серии «Кардиналы идут в ад». В книге Судоплатова «Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930—1950 годы» Эйтингон упоминается с большой теплотой и неоднократно — но только не Марк Эйтингон, а Наум.
Именно Наум Эйтингон был «генералом Котовым» в Испании, непосредственно руководил операцией по устранению Троцкого в Мексике и вместе с Судоплатовым организовывал «утечку» в СССР сверхсекретной и попросту бесценной для наших учёных информации о создании американской атомной бомбы. О родственниках своего ближайшего друга и соратника Павел Судоплатов предпочёл высказаться весьма скупо и неопределённо: «Семья Эйтингонов принадлежала к самым бедным слоям общества, однако в Европе и США у них были весьма состоятельные родственники». И только в самое последнее время стало известно, что Марк Эйтингон, успешный торговец русскими мехами, столь охотно помогавший деньгами Надежде Плевицкой, приходился выдающемуся советскому разведчику и диверсанту двоюродным братом.
Пуантилизм — так называется возникшее в конце XIX века направление в живописи: картины вроде бы состоят из отдельных мазков, точечек, но при взгляде издали разрозненные эти точечки сливаются в единое целостное изображение. Точечка — удачливый торговец «конфискатом». Точечка — двоюродный брат матёрого чекиста. Ещё точечка — супругой Марка (или Макса) Эйтингона была родная мать академика Юлия Харитона, одного из руководителей советского ядерного проекта. И ещё одна точечка — мужем «винниковской крестьянки», которой восторженный почитатель её самородного таланта оказывал щедрую и безвозмездную материальную помощь, являлся видный деятель белой эмиграции Николай Скоблин…
Работа по разрушению или нейтрализации организованных структур эмигрантского Белого движения была в 20-е и 30-е годы приоритетным направлением в деятельности советской внешней разведки. Амбициозный генерал Скоблин, втайне желавший стать во главе РОВС, и его жена, всей своей «бесхитростной русской душой» желавшая вернуть былую популярность, утраченное богатство и роскошную жизнь, вполне логично оказались в поле зрения чекистов. Трудно сказать, когда именно состоялась их вербовка. Достоверно известно, что в самом начале 30-х годов супруги уже фигурировали в секретных материалах советской разведки под агентурными кличками «Фермер» (Николай Скоблин; справа его фотография, сделанная в Париже в 30-е годы) и «Фермерша» (Надежда Плевицкая).
В январе 1930 года, прямо на парижской улице, агентам советской разведки удалось похитить руководителя РОВС генерала Кутепова (того самого, который в галлиполийском лагере требовал от Скоблина «порвать с этой женщиной или жениться на ней»). Вряд ли в этой операции участвовал Николай Скоблин — на этот раз, кажется, чекисты обошлись без него.
Преемником Кутепова на посту председателя РОВС стал генерал Евгений Миллер. Случись что с ним — и во главе этой массовой организации белоэмигрантов вполне мог бы встать агент советской разведки Николай Скоблин…
Впрочем, совсем даже не исключено, что генерал Скоблин был агентом не только советской разведки, но и, например, немецкой. Именно ему приписывается активное участие в передаче Сталину информации о тайных контактах маршала Тухачевского с немцами, что явилось непосредственным поводом для ареста Тухачевского в мае 1937 года. Уже в июне 1937 года Михаила Тухачевского судили и приговорили к расстрелу, а затем последовала массовая чистка в рядах высшего командного состава Красной Армии…
Набоков и помощник режиссера
В 1943 году Владимир Набоков написал не то памфлет, не то документальный рассказ под названием «Помощник режиссёра», в котором писатель даёт уничтожающую характеристику супружеской чете Скоблина и Плевицкой (там они выступают под фамилиями Голубков и Славская). Вот, например, как Набоков описывает свои впечатления от Надежды Плевицкой: «Вкус у неё был никакой, техника беспорядочная, общий тон ужасающий; и всё же люди, для которых музыка и сентиментальность — одно, или те, кто желал, чтобы песни доносили дух обстоятельств, в которых они их когда-то впервые услышали, благодарно отыскивали в могучих звуках её голоса и ностальгическое утоление, и патриотический порыв. Считалось, что она особенно трогает душу, когда звучит в её пении нота буйного безрассудства. Кабы не вопиющая фальшь этих порывов, они ещё могли бы спасти её от законченной пошлости. Но то мелкое и жёсткое, что заменяло Славской душу, лезло из её пения наружу, и наивысшим достижением её темперамента, — был водокрут, но никак не вольный поток…»
Впрочем, основную часть своего произведения Владимир Набоков посвятил описанию предательской и подлой роли Николая Скоблина и его супруги-певицы в похищении генерала Миллера. Подробности этой операции советской разведки теперь уже хорошо известны. Скоблину, который действовал под непосредственным руководством опытного чекиста Сергея Шпигельгласа (он на фотографии слева), 22 сентября 1937 года удалось передать 70-летнего генерала, что называется, из рук в руки сотрудникам внешней разведки НКВД (по утверждению Павла Судоплатова, одним из них являлся Шпигельглас). При этом задачей Надежды Плевицкой было обеспечить для своего мужа надёжное алиби.
Дерзкая операция увенчалась успехом: генерала Миллера из Парижа переправили на советский теплоход «Мария Ульянова» и морем (после некоторых взаимных угроз и дипломатических трений между Францией и СССР) доставили в Советский Союз. Помещённый в лубянскую тюрьму, Евгений Миллер, несмотря на все старания следователей, остался твёрд в своих убеждениях, никаких обращений подписывать не стал, никого и ничего не выдал и 11 мая 1939 года был расстрелян.
Быть может, советской разведке и удалось бы усадить на освободившееся кресло председателя РОВС своего агента по кличке «Фермер», да подвела непредвиденная случайность: уходя на ту роковую встречу с Николаем Скоблиным, предусмотрительный генерал Миллер оставил в ящике стола записку, в которой изложил свои нехорошие предчувствия и подозрения. Николаю Скоблину пришлось в спешном порядке исчезнуть из Парижа — и теперь уже навсегда (по словам Судоплатова, вывоз Скоблина на самолёте в Испанию организовал резидент советской разведки в этой стране Лев Фельдбин, известный под псевдонимом Александр Орлов). Сохранилось письмо Николая Скоблина, датированное 11 ноября 1937 года:
- Дорогой товарищ Стах! Пользуясь случаем, посылаю Вам письмо и прошу принять, хотя и запоздалое, но самое сердечное поздравление с юбилейным праздником 20-летия нашего Советского Союза. Сердце моё сейчас наполнено особой гордостью, ибо в настоящий момент я весь, целиком, принадлежу Советскому Союзу, и нет у меня той раздвоенности, которая была до 22 сентября (день похищения генерала Миллера). Сейчас я имею полную свободу говорить всем о моём Великом Вожде Товарище Сталине и о моей Родине — Советском Союзе… Сейчас я твёрд, силён и спокоен и верю, что Товарищ Сталин не бросит человека…
Для бывшего командира Корниловской дивизии лексика несколько неожиданная, не правда ли?.. Обстоятельства последовавшей вскоре после этого письма смерти генерал-майора Скоблина до сих пор остаются неизвестными. Павел Судоплатов написал в своей книге, что Николай Скоблин погиб в Барселоне во время воздушного налёта авиации франкистов. По другим сведениям, Скоблин погиб, когда Наум Эйтингон и Александр Орлов, якобы, выбросили его из самолёта.
А что же случилось с Надеждой Плевицкой после того парижского сентября 1937 года, когда бесследно исчез не только генерал Миллер, но и её собственный муж?.. Владимир Набоков: «Её арестовали ранним утром следующего дня. Во всё время следствия она ни разу не вышла из образа убитой горем невинности. Французская полиция, исследуя возможные версии, проявляла странную вялость, словно бы считая исчезновение русских генералов своего рода занятным туземным обычаем, восточным дивом, процессом распада, без которого, пожалуй, лучше бы и обойтись, да поди его упреди…»
Суд
На суде Надежда Плевицкая боялась взглянуть в глаза убитой горем жене генерала Миллера. Присяжные вынесли свой вердикт: Плевицкая была не столько жертвой своей пылкой любви к Николаю Скоблину, сколько его соучастницей в похищении Миллера. Приговор, вынесенный Плевицкой французским судом, прозвучал для неё подобно грому среди ясного неба: 20 лет каторжных работ. Её просьба о помиловании была отклонена. Своё уже близкое 60-летие «винниковской крестьянке», обласканной некогда самим государем, любимице куда-то вдруг сгинувшего русского «высшего света», предстояло встретить во французской тюрьме. Это был конец…
Там же, в тюрьме, Надежда Плевицкая и скончалась. Ни причины, ни обстоятельства, ни даже точная дата её смерти толком не известны до сих пор. Павел Судоплатов называет 1944 год. Иногда пишут о 1941 годе. Чаще же всего полагают, что Надежда Плевицкая умерла в октябре 1940 года — спустя всего лишь три года после того рокового для неё сентябрьского дня в Париже. Если это верно, то к моменту смерти ей только-только исполнился 61 год…
Уже в наши дни в Винникове, родном селе Надежды Плевицкой, установили памятник певице и создали посвящённый ей музей. Определённую историю имеет уже Всероссийский фестиваль исполнителей народной песни имени Надежды Плевицкой.
Александра Стрельченко, народная артистка России:
- Петь Плевицкую очень трудно, это может не каждый. У неё каждая песня — частица народной жизни. И в пении она настолько оголяла нервы и раскрывала душу, что её любили безмерно. И этому я у неё училась. Сейчас у меня есть целый сольный концерт из репертуара Плевицкой. А ведь всё это надо было найти в то время, когда она была не в чести, изучить глубоко, проплакать… Да, чтоб петь Плевицкую, её надо проплакать…
Да-да, мы тоже помним: «Мне говорили, что вы никогда не учились петь. И не учитесь. Оставайтесь такой, какая вы есть… Вы поёте для сердца. Самая простая песня в вашей передаче становится значительной и проникает в сердце».
