РОМАНЫ
Я Чичикова убеждал
Направить мощные усилья,
Что на аферы направлял,
На благо будущей России.
Что посмеялся он – и пусть.
Я видел старую Россию,
Я видел – и томила грусть:
Печальны родники родные.
И шёл с Раскольниковым я
По чёрной лестнице угольной,
Как по изломам бытия –
На боль шёл, как на колокольню.
И карамазовский раздрай
Познал я собственной душою.
И то, что невозможен рай
Качалось звоном надо мною.
Войны и мира я дворец,
Робея, посещал бывало.
Явь объясняющий мудрец
Смущал всезнанием немало.
С Обломовым поговорить
Уютно можно и приятно.
Как он хотелось бы пожить?
Дня три, а далее – отвратно.
Секреты есть у Соборян,
Что миру нынешнему вряд ли
Важны – и в том его изъян:
В цене у нас бардак и враки.
Романы эти – вертикаль,
К ней прикасаясь – будешь выше.
Я жил, в потьму срываясь – жаль,
Спасибо книгам, что я выжил.
ГОРОД ПОЭТОВ
Вот город поэтов, он желчью облит,
И завистью злобной мерцает.
Зачем же сосед мой – поэт – не убит?
Зачем снова вирши слагает?
«Я» каждое больно раздуто вот тут,
Амбициями столь раздуто,
Что вряд ли стихи золотые взойдут…
Однако, проходит минута –
И всходят, и даже сияют стихи…
Потом – алкогольное море.
И каверзы против других, и грехи -
Страшнее сурового горя.
Такой вырос город, был раньше квартал –
«на почве болотной и зыбкой».
И всё же закат упоительно ал,
И вряд ли рассвет дан ошибкой.
* * *
Смертельный вирус потребленья
Моральный модуль подточил.
А я – я без обогащенья
Жизнь прожил. Я её любил.
Она меня учила – больно.
Помятый я, полуседой.
Боюсь, я прожил не достойно,
Но потреблять – конёк не мой.
НЕПРАВИЛЬНО ПОСТРОИЛ
(Стихотворение в прозе)
Ладони архиепископа были тверды – память о прошлых годах и нынешнем усердии, - и, налегая на вёсла, он вспенивал воду, будто взрывал её, чувствуя, как душа закипает нехорошим, не добрым… Слух витал, слух сетью накрыл сознанье его – на острове живут три святых, живут вне церкви – благостные, излучающие свет, и плывут к острову многие, многие…
Вот он – архиепископ – ступил на траву и увидал – под деревьями, в тени, сидели они – худые, с препоясанными чреслами, улыбающиеся.
Шёл к ним – высокий, худощавый, львиногривый, - шёл, чтобы закипеть речью, речью сложной, пестреющей богословской терминологией, и говорил долго, ветвисто, пышно, и слушали его, улыбаясь… На вопрос, знаете ли хоть какую молитву, он получил отрицательный ответ, и медленно, с концентрацией на каждом слове прочёл им Отче Наш, после чего – со смутной душой, едва ль ощущая удовлетворение – сел в лодку и поплыл. – Подожди, - услышал за спиной. – Мы позабыли слова – Он обернулся, и, пронзённый, увидел, как они – легко и просто – бегут по воде. – Вам не нужно, - ответствовал тогда, понимая, как неправильно, неправильно построил свою жизнь…
