(стихотворение в прозе)
Боявшийся переходить по зебре, обычно шёл к светофору, хотя страх смешон, понимал, и последнее время чаще и чаще стал пользоваться именно зеброй – пользоваться в данном случае смешное понятие: переходить, видя, что машины тормозят исправно, а мчащиеся, если уж слишком силён разгон, пропускал.
Привычка к одиноким прогулкам сформировалась давно; собственно, и сам был одиноким, и непременной прибавкой «донельзя» и кривоватой ухмылкой.
Рекреация, где помещалась рентген-лаборатория, ремонтировалась недавно; большие коробки, нагромождённые друг на друга, стояли у окон, в каких панорамой видны были верхушки тополей и верхние части типовых многоэтажек с плоскими крышами; возле коробок стояла дама в возрасте, а у стены, на стуле сидела старушка, листая пёструю книжонку.
Он спросил:
- У меня на 16. 45. Тут вызывают?
В больших пластиковых бочонках – в таких продают изрядные объёмы пива – с отрезанными верхушками росли молодые каштаны: невысокие пока, по плечи человеку среднего роста, и мимо них, укоренённых в недрах двора, было приятно пройти.
Лёгкая скучная морось не обещала ливневого разгула, и, постояв на крыльце, выкурив сигарету, раскрыл старенький свой, туго теперь раскрывающийся зонт, и двинулся – наматывать круги дворовых гирлянд, надеясь, что соберёт, гуляя горстку впечатлений, как вишенок, и сумма их станет вареньем стихов…
Он шёл мимо молодых каштанов, мимо собачьей площадки, под рядами тополей, казавшихся слишком высокими для заурядных, таких милых дворов; он шёл, и дождь, которому надоело просто моросить, решил усилить движение, превратиться в ливень…
Нефритовые дуги полнятся мерцаниями изнутри – золотыми гроздьями смыслов.
Дыхание существ, которые никогда не должны воплощаться в людей, легко, как паренье, а последнее – снежно-белое, напоминает пену, внутренности роскошного цветка, горные пики.
- Ты не брал тыщу?