Влюбиться в Машу Куперт просто, как дышать кислородом. Само собой получается, даже контролировать этот процесс не нужно. Три минуты разговора, две её улыбки, однажды уловленный чутким мужским носом чудесный запах, исходящий от Машиного тела – всё, клиент готов. Можешь, госпожа Куперт, записывать его в свою Книгу Побед над мужскими сердцами. Книги, разумеется, как таковой в природе не существует, да и не ведет Маша никакого учета – для нее один только мужчина существует на свете – Свеча.
Свеча – прозвище, а полностью этого молодого человека зовут Свешников Александр – он хорош собой, подтянут (О, спорт, ты – всё!), голубоглаз и работает менеджером средней руки в фирме «Дадди». Добрый малый, все-то у него друзья и приятели, кроме, пожалуй, трех-четырех угрюмых мужиков, которым он решительно не нравится. Да еще с десяток тайных завистников наберется и недоброжелателей. При встрече они улыбаются полыхающему открытыми белыми зубами Свече, здороваются за руку, но, отойдя от него на пару шагов, зло про себя чертыхаются.
Все-таки плохое это чувство – зависть. Впрочем, ну их, завистников – они не одну судьбу покалечили, и говорить лишний раз об этих ходячих недоразумениях не хочется. Мы – о любви. О той любви, что не искрой, и даже не пламенем, а потоком вулканической лавы хлынула на двух молодых людей – на Машу и Свечу.
Когда случалось, что Машина мама оставалась на дежурство в больнице, где служила врачом (а это частенько бывало – в Москве то теракт, то катастрофа, то еще какая дрянь приключается едва не каждый день), Свеча ночевал на квартире Купертов в Кузьминках. Тогда утром он едва волочил ноги в свою фирму, делающую уверенные шаги по завоеванию рынка сбыта электротехники в столице.
Маша – худенькая, невысокая девушка с первым номером груди, которую она в шутку называла «ничья – 1:1», с тонкими ручками, стройными ножками, была больше похожа на восьмиклассницу, чем на двадцатипятилетнюю девушку. К тому же она обладала такими искрометным темпераментом и незаурядной выносливостью в постельных играх, что выматывала донельзя даже такого физически сильного парня, как Свешников.
Шел он поутру к метро, слегка покачиваясь на нетвердых ногах, и всякий раз наряд милиции, дежуривший у входа станции, останавливал его, принимая за пьяного. Принюхивались, внимательно смотрели в глаза, и неизменно отпускали с миром. Свеча вообще не увлекался алкоголем, в отличие от его возлюбленной Маши. И это было странно: дочь еврея и шведки (родители матери эмигрировали из Швеции по политическим соображениям еще в тридцатых годах), Маша, тем не менее, приобщилась к самой страшной русской беде: не могла и дня прожить без рюмки.
Слегка выпив, становилась смешливой, уморительно шутила, легко играла словами, а глаза – карие в черноту, становились сверкающими – войдет в темноту, вокруг светлее становится. Привычка к водке (именно эту «огненную воду» предпочитала Куперт) настораживала не только Машину маму, Свеча тоже считал, что у его сердечной привязанности слишком велика тяга к спиртному, но пока он об этом не заговаривал с ней – слишком хорошо ему было с веселой, неугомонной подружкой.
Между тем, на работе у Свечи дела шли как нельзя лучше: хозяин фирмы благосклонно относился к подающему большие надежды молодому человеку, более того, не скрывал своих планов по расширению бизнеса и передачи части его в полное управление Свешникова. На предстоящие праздники шеф – Владимир Анатольевич – пригласил Свечу к себе на дачу, чтобы в узком кругу семьи и приближенных отметить очередную дату освобождения России от провинций.
Истинная цель, которую преследовал Владимир Анатольевич, приглашая его на дачу, открылась Свече почти сразу – среди сидящих за столом он узнал дочь шефа Анжелику – она изредка приходила к ним в офис на Соколе. Дочь хозяина как бы невзначай посадили аккурат напротив Свешникова, и она откровенно, без стеснения, разглядывала его ярко-синими влюбленными глазами. Свеча даже застеснялся, что с ним отроду случалось всего-то раз шесть-семь.
Владимир Анатольевич строго следил, чтобы всем наливали доверху, чтобы все выпивали наравне с ним (уважал шеф винцо, ох как уважал!), и вскоре Свешников, непривычный к таким темпам и объемам, сломался. Его под руки уволокли во флигель двое дюжих охранников – бывших рижских омоновцев, путь которым показывала Анжелика.
Пробуждение Свечи было медленным и ужасным. Во-первых, он, открыв глаза, сразу понял, что находится не дома и не у Маши. Во-вторых, рядом с ним лежала голая Анжелика (определил он это с трудом скосив глаза на сторону). Ну, а в-третьих, он сразу вспомнил, что ночью занимался с этой девушкой, едва ему знакомой, сексом. Попытавшись встать, Свеча от ударившей в голову резкой боли замычал, и тотчас прохладная рука Анжелики легла ему на плечо, а журчащий нежностью голос прошептал:
- Котик, полежи минутку, я сейчас лекарство принесу! – девушка выскользнула из-под простыни, которой они были накрыты, и босиком выскочила из спальни, по пути накинув на плечи халатик, едва прикрывавший колени.
- Надо же – я уже и «Котик» - уныло думал Свеча, пластом валяясь на просторной кровати. Вскоре Анжелика вернулась, прижимая к груди «лекарство» - две бутылки чешского пива, но перед тем, как открыть одну из них, она сунула в рот Свече таблетку:
- Запей водой – вон, на столике стоит графин. Очень хороший препарат, американский. Через пять минут голову отпустит. А потом пивка дам. Хорошо? – пока Свешников глотал теплую воду, запивая таблетку, она приблизила лицо к его лицу, и глаза ее – смеющиеся, бесстыжие, слегка оказались в «расфокусе», и чтобы прямо в них смотреть, Свеча откинул голову на подушку.
- Саша-а-а-а…, - протянула Анжелика, и синь глаз ее подернулась пеленой мечтательности. – Ты такой… Ты необыкновенный… Ты – чудо, ты – прелесть. И я… Я тебя люблю.
- Давно? – ехидно пробурчал Свеча, которого уже лет пять Сашей никто не звал – разве только мама и папа.
- Уже полгода. Помнишь, я в первый раз приходила в офис? – с придыханием говорила дочка шефа, распахивая халатик.
- Не помню, дай лучше пива, - попытался Свеча отодвинуться от обнаженного тела Анжелики, но она уже голой остренькой грудью кольнула его в живот.
Бархатистые бедра («А у Маши кожа гладкая, смуглая») обхватили талию Свечи, пальцы с ярким маникюром («Отчего Машка ленится за своими ногтями так ухаживать?») вцепились в развернутые плечи, низ живота, украшенный тонкой полоской светлых волос, начал скользить взад-вперед по напряженному прессу молодого человека. И Свеча перестал сопротивляться.
Через несколько минут Анжелика вскрикнула, еще пуще впилась ногтями в плечи Свешникова, мотнула головой вперед – длинные завитые волосы накрыли лицо Свечи, а затем откинулась назад, и водопад волос устремился ей за спину. Тело выгнулось, длинный стон вырвался из-за сжатых губ, и Анжелика бессильно повалилась прямо на Свечу, и он скорее услышал, чем почувствовал, как бешено бьется сердце девушки, а она, прильнув к его груди, водила ушком с брильянтовой сережкой по волосам, будто щенок терлась…
- Женись, дуралей! – Владимир Анатольевич одной рукой сжимал рюмку с водкой, а свободной рукой обнимал за плечо Свешникова, который пытался сосредоточить взгляд на Анжелие – она сидела вновь напротив него, щуря свои синие глаза и таинственно улыбаясь.
- Ну где ты такую жену найдешь? Глянь, какая красавица! – в этом вопросе трудно было не согласиться с шефом, но Свеча видел одновременно и Анжелику, и свою ненаглядную Машу. И весы выбора (принудил таки, старый хрыч!) качались то в сторону бархатной кожи и синевы очей Анжелики, то в сторону гладкого тела Машки и ее сверкающих карих в черноту, глаз.
- Ты что, сомневаешься? – шеф отлепил тяжелую длань от плеча подчиненного. – Анжелка, сгоняй в кладовку, принеси еще водки. Да не бери эту, немецкую – какая-то она жесткая. Нашей принеси. Дуй!
Анжелика вспорхнула с полукресла и легко побежала в сторону кладовки.
- Меня послушай, пока Анжелки нет, - Владимир Анатольевич снизил голос, уткнувшись усами в самое ухо Свечи: – Ты ж беднее церковной мыши, парень. Но я за тебя отдам свою дочурку единственную, потому что знаю – ты с головой управленец, и свое не упустишь. А шанс стать состоятельным человеком я тебе дам. Да что там «шанс»! Ты все получишь, когда я копыта отброшу. Ты ведь только верхушку айсберга видишь, а сколько там, под водой, ты и не подозреваешь... Она ж любит тебя, извелась напрочь, а сегодня видишь, как скачет? Так что тебе нужно? Живи с ней, пусть она тебя любит, а ты привыкнешь, не велика беда. Главное, чтоб не обижал. Детишек наделаете, нам с матерью на радость, да и твои старики будут довольны. Поживи без долгов, стань хозяином. Остепенись. Даже, если где налево сбегаешь, я лично глаза закрою, сам не вот тебе примерный семьянин. Только чтоб Анжелка не знала – боюсь, слишком она в тебя сильно влюбилась…
Так что, Александр? Готов стать зятем шефа? Свадьбу и все прочие мелочи, вроде жилья и машины с гаражом, я беру на себя. Прогуляетесь с молодой женой по Европе, в Америку можете слетать. Дам два месяца отдохнуть, а потом пахать заставлю. Впрочем, тебя и заставлять не нужно – сам работу ищешь, без понуканий… Ты мне сыном будешь, я тебе – отцом. Вдвоем таких дел наворочаем! Эх! – шеф взмахнул рукой, и водка выплеснулась вверх, рассыпалась на капли, и как дождем, окропила обоих.
Свеча оглянулся на легкие шаги – из кладовки возвращалась Анжелика, и в свете уходящего солнца она была еще прекраснее, чем давеча. Оперевшись на плечо Владимира Анатольевича, Свешников поднялся и сделал три шага навстречу Анжелике, неловко бухнулся на одно колено и совершенно трезвым голосом громко произнес:
- Анжелика Владимировна! Выходите за меня замуж. Предлагаю вам свои руку и сердце, - и протянул ладонь в сторону остолбеневшей девушки.
Бутылка выпала из руки Анжелики, прошелестела по шелку платья и разбилась на плитке дорожки.
- К счастью! – удовлетворенно произнес Владимир Анатольевич.
Спустя три года после этих событий руководитель филиала фирмы «Дадди» Александр Романович Свешников получил странную СМС на свой мобильный телефон: «Она умерла». Он быстро набрал номер, с которого пришло сообщение, и услышал в трубке знакомый голос – говорила мама Маши Куперт.
- Она умерла, Саша. Приходите на похороны. Завтра, в четыре часа. Все, я больше не могу говорить, с отцом плохо, он из Израиля срочно прилетел, и сразу же «Скорую» ему вызвали. Хорошо, что я сама врач – забрала домой. Извините. Она перед смертью просила вас позвать.
Осенний ветер задувал полы длинного пальто Свечи, и они, будто черные крылья, вздымались сзади, открывая элегантные брюки костюма от очень дорогого дизайнера. Громадный букет гвоздик – Машка очень любила именно эти, «революционные» цветы – уже был положен на маленький холмик зарытой могилы. Несколько песчинок прилипли к влажной ладони, и Свешников пытался оттереть их носовым платком, но ощущение того, что в пальцах его все еще находится комок земли, не оставляли его.
«Она эти годы пила, Саша, беспробудно. Потом вдруг замуж собралась, расписались они с этим подонком – и окончательно оба в яму пьянки свалились. Он, Игорь этот, первый ушел – в прошлом месяце, а следом и Машку нашу потянул, дьявол. А она, что ни день, все об вас вспоминала, уж очень она вас любила, Саша» - слышался в ушах Александра Романовича рассказ Машиной тетки – она подсела к нему за поминальным столом. После поминок он вернулся на кладбище уже один, чтобы самому, без посторонних, проститься с Машей…
Автомобиль нес его в сторону Москвы, удаляясь от Хованского кладбища, куда теперь он обречен до конца своих дней ходить с букетами гвоздик в дни поминовения усопших и вымаливать прощения у хрупкой Маши, умершей от цирроза печени совсем молодой. И чувство вины не оставит его, пока он сам не шагнет за тот полог, откуда обратно дороги нет.
